1. Докажи, что в эпоху дворцовых переворотов крепостное право достигло своего расцвета. Какими причинами ты можешь это объяснить? Попробуй привести разговор между Николаем Радищевым, Дарьей Салтыковой и Екатериной II, в котором каждый выскажет своё мнение о крепостном праве и дворянских привилегиях и постарается с помощью фактов и доказательств убедить в своей правоте других. Как бы ты сам включился в этот разговор?

Хозяева имений получили право самостоятельно собирать государственные подати с крестьян и судить их. Крепостным крестьянам было запрещено покупать земли, открывать магазины, строить мануфактуры. Крестьяне стали считаться полной собственностью помещика, который мог по своему усмотрения наказывать своих крепостных, переселять или продавать их. Это произошло потому, что монархам, которые приходили к власти в результате переворотов, нужна была поддержка офицеров, особенно офицеров гвардии. Офицеры были дворянами, потому дворяне получали всё новые привилегии, многие из которых означали полное закрепощение крестьян.

Предполагаемый разговор между Екатериной II, Николаем Радищевым и Дарьей Салтыковой

Салтыкова: Ты, матушка-государыня, неправедно меня в тюрьму посадила. Дворяне имеют право сами судить крестьян, а те девки были передо мною виноваты.

Екатерина: Право дано на суд, но не на такие суровые расправы. Мы все христиане, Господь отвернётся от страны, где не наказываются такие дела, как твои.

Радищев: Правильно. Крестьяне – тоже люди, просто тёмные. Их надо просветить и тогда, со временем, можно давать им свободу, потому что они будут уже готовы стать полноправными гражданами.

Екатерина: Может быть, когда-нибудь. Только для этого просвещать надо и крестьян, и дворян, чтобы помещики сами отказались от своего права на крепостных. Иначе не миновать России великих бед.

В этом разговоре я, скорее, поддержал бы Екатерину. Самый лучший сценарий развития событий – когда на реформу согласны обе заинтересованные стороны.

2. Передай разговор трёх крестьян XVIII века: государственного, крепостного нечернозёмного помещика и крепостного чернозёмного помещика, в котором они делятся радостями и горестями своей жизни.

В таком разговоре государственный крестьянин, скорее всего, из Сибири, наверняка бы жаловался на суровость климата, лютые морозы зимой и очень короткое лето. На это чернозёмный крепостной крестьянин стал бы ему рассказывать, что хоть лето в их краях и длиннее, зато помещики лютые. Они урезают крестьянские наделы, заставляют всё больше работать на своих полях. Но оба они посочувствовали бы крепостному из нечерноземья. У него участок помещик и не урезает, потому что дальше урезать некуда, да земли всё равно не хватает. Зимой, когда двое других отдыхают, нечернозёмный крестьянин идёт в промыслы, далеко от семьи на тяжёлую работу.

3. Перечисли новые явления в российской торговле и промышленности, которые стали сближать Россию и Европу. Как ты думаешь, какие российские порядки помогали, а какие мешали возникновению в России буржуазии и пролетариата? Сравни время появления изобретений Ползунова и Уатта, Модели и Кулибина. Сравни применение этих изобретений в России и Англии. Чем ты можешь объяснить различия?

Новые явления:

Стало гораздо больше мануфактур, причём не только государственных, но купеческих и дворянских, однако по-настоящему свободного предпринимательства не было;

В России появились изобретатели-самоучки, однако их изобретения не получили широкого распространения;

Открывались новые ярмарки, в городах появились магазины и биржи;

Страну постепенно стали покрывать новые улучшенные дороги – тракты, что улучшало внутреннюю торговлю;

Елизавета Петровна отменила внутренние пошлины, что также помогло расширить торговлю;

В 1775 году Екатерина объявила свободу предпринимательства, то есть каждый свободный человек мог открыть мануфактуру или торговать, однако из-за слабости внутреннего рынка самостоятельного социального слоя предпринимателей в России в XVIII веке ещё не было, каждый предприниматель был частью своего сословия;

Деревня также стала включаться в торговлю – всё больше товаров крестьяне производили на продажу.

Таким образом, помогали возникновению предпринимательства отмена внутренних пошлин и объявленная в 1775 году свобода предпринимательства. Однако непреодолимым препятствием стали сословные ограничения и особенно крепостное право, которое не давало сформировать свободный рынок труда.

Российские изобретатели предлагали идеи не хуже, чем западные, но их новшества не нашли применения. В России не было свободного предпринимательства, свободной конкуренции, потому на производстве не были в новшествах, тем более, что они требовали вложения дополнительных средств и риска.

4. Продолжи заполнять таблицу «Россия в XVI-XVIII веках» (с. 32).

Введение

На стыке XIX и XX века общество вступило в новую фазу своего развития, капитализм стал мировой системой. Россия вступила на путь капиталистического развития позже стран Запада и поэтому попала во второй эшелон стран.

Крестьянская реформа 1861 г., несмотря на свою непоследовательность и противоречивость, явилась, в конечном счете, важнейшим историческим актом прогрессивного значения. Она стала переломным моментом, гранью между Россией крепостной и Россией свободного предпринимательства, создав необходимые условия для утверждения капитализма в стране.

В представленной контрольной работе будут рассмотрены аграрные реформы, проведенные в капиталистической России, важнейшей из которых, на мой взгляд, является реформа П.А. Столыпина.

Развитие капитализма после отмены крепостного права

В 60-80- х годах в деревне начали выделяться капиталистические элементы - около 20% всех крестьянских хозяйств. Путем аренды и скупки, в своих руках они сосредоточили практически всю землю, подлежавшую купле-продаже, и третью часть надельной земли. В их руках находилось более половины всего рабочего скота, сельскохозяйственные машины, на них работала основная масса сельскохозяйственных наемных рабочих. Ряды наёмных рабочих в основном составляли лично свободные крестьяне.

Втягивание крестьянства в товарно-денежные отношения способствовало разложению этого класса и создавало необходимые условия для развития капиталистического сельского хозяйства. Это выражалось в расширении посевных площадей, росте валовых объемов сельскохозяйственных культур, повышении урожайности, использовании удобрений, машин и т.д.

Так же падение крепостного права являлось и началом развития капитализма в помещичьем хозяйстве. Здесь начинали применять машины агротехнику, что в свою очередь требовало наемной рабочей силы. Превращению помещичьих хозяйств в капиталистические способствовала и выкупная операция. Часть денежных средств, полученных помещиками в результате выкупа крестьян, превращалась в капитал, вкладываемый в сельскохозяйственное производство, промышленность, строительство. Но всё же помещичье хозяйство крайне медленно приобретало капиталистический характер.

В центрально-черноземных районах, где почва имела высокую урожайность, помещики сдавали часть земли в аренду, стоимость которой крестьяне отрабатывали на барской запашке своим инвентарем (по феодальной системе отработок).

За арендованную землю в ряде районов крестьянин расплачивался своей долей урожая, которая могла равняться половине и более всего полученного им совокупного продукта.

В целом же аграрный сектор российской экономики разительно отставал от промышленного, и это отставание все более принимало форму острейшего противоречия между потребностями буржуазной модернизации страны и тормозящим влиянием феодальных пережитков в сельском хозяйстве.

Пережитки феодально-крепостнических отношений существовали еще долгое время. Но, тем не менее, начало капитализма было положено, и после отмены крепостного права капитализм в России стал развиваться высокими темпами. Последовавшее за реформой расслоение крестьянства представляло собой предпосылку расширения внутреннего рынка, без чего невозможен рост капиталистической промышленности.

У нас серьёзная претензия к советской власти. Которая совершенно не занималась изучением и вдумчивым просвещением по теме безнравственных истоков зарождения капитализма.

А подменяла это хоть и правдивой, но весьма поверхностной пропагандой.

А ведь они были, эти истоки. Тут и культ стяжательства, ложь и лицемерие, и поголовное обезземеливание крестьянства, и ростовщичество, войны, геноцид, массовые грабежи иных народов, пиратство, жестокий колониализм. Работорговля и использование труда десятков миллионов рабов, наконец.

Да, нам обо всём этом говорили в школе, кроме, разве что, культа стяжательства. Но говорили как-то вскользь, без углублённого изучения явления . И без связывания всех этих нескончаемых безприглядных фактов истории в единую отлаженную систему .

Поэтому когда затевали перестройку, мы внутренне не были готовы так же системно подойти к сравнению советского строя с капиталистическим. И нам представлялось, что полные прилавки западных магазинов есть исключительно следствие некоего, как оказалось - иллюзорного, преимущества капиталистического строя.

Теперь потихоньку становится понятным, что как на худом дереве не может быть добрых плодов , так и на подлой, безнравственной и безчеловечной истории Запада не может сформироваться что-то доброе, гуманистическое, высокоморальное.

О ростовщичестве мы поместили немало публикаций. Давайте теперь посмотрим, а каков был масштаб одного из камней в фундаменте современного капитализма - использования рабского труда миллионов людей.

Первым по времени районом вне Европы, вызвавшим праведные воздыхания благочестивых миссионеров, привлекшим к себе благосклонные взоры алчных купцов и освященные мечи милостивых государей, явился тот земельный массив, который был расположен ближе всего и который нужно было обогнуть, чтобы достичь сказочных богатств Азии, — иными словами, Африка.

Начало военному покорению Африки и порабощению части ее населения в новое время было положено Португалией в середине XV столетия; в последующие годы к этому прибыльному предприятию присоединились Испания, Англия, Франция и Голландия.

Начало современной африканской работорговли на полстолетия предшествовало путешествию Колумба в Западный мир. Первым шагом явились налеты европейцев на западноафриканское побережье и захват ими, посредством довольно грубых и самочинных действий, местных жителей для продажи их на европейских рынках, преимущественно (поскольку речь идет о первых годах работорговли) в Португалии и Испании.

Самое раннее уцелевшее документальное свидетельство об экспедиции с целью поимки рабов — это дневник Азурары, возглавившего один из налетов португальских работорговцев, предпринятый в 1446 году. Оно типично для сотен документальных свидетельств, которым предстояло появиться на свет в будущем, и мы вправе подробнее остановиться на этом событии и ознакомиться с ним по описанию, сделанному его ведущим участником.

Корабль Азурары пристал к берегу в центральном районе западного побережья Экваториальной Африки. Солдаты кучей ринулись на берег, захватили в плен нескольких любопытствующих и сразу же устремились во внутренние области в поисках новых жертв. Здесь они обнаружили поселение; что же касается остального, то мы обратимся непосредственно к документу:

«Они обратили свои взоры в сторону деревушки и увидели, что негры вместе с женщинами и детьми второпях покидали свои хижины, заметив приближавшегося врага. Однако они [португальцы] с именем св. Якова, св. Георгия, а также своей родины Португалии на устах сразу же набросились на них, убивая и захватывая в плен всех, кто попадался под руку. Вот тогда-то вы могли бы насмотреться, как матери бросали своих детей, а мужья — жен, чтобы как можно скорее избежать опасности.

Одни прятались в воде; другие надеялись спастись, спрятавшись под своими хижинами; третьи запрятали своих детей в лежавшие на берегу морские водоросли (где их и нашли позднее наши люди), надеясь, что там они останутся незамеченными. И наконец наш господь бог, воздающий награду за каждое доброе деяние, пожелал, чтобы за тяжкий труд, который они взяли на себя, служа ему, они одержали в тот день победу над своими врагами, а также получили вознаграждение за все свои усилия и траты, ибо они захватили в плен указанных негров — мужчин, женщин и детей — в количестве 165 человек, и это не считая тех, кто погиб и был убит».

Как свидетельствует приведенная цитата, с зверством, обнаруженным в этом деле, могло поспорить одно лишь религиозное ханжество. Так, среди судов, использовавшихся в операциях по работорговле любимым морским героем «доброй королевы Бесс» — сэром Джоном Хокинсом, два корабля носили названия «Иоанн Креститель» и «Иисус».

Этот процесс грабежа и резни — самое прибыльное, за исключением войны, из всех деловых предприятий, знаменующих эру капитализма, — длился свыше четырех столетий; по жестокости он не имеет себе равных во всех ужасающих анналах человеческого угнетения. И как центральная черта процесса первоначального накопления капитала он является главным составным элементом истории капитализма — американского капитализма в особенности.

На протяжении первых пятидесяти лет операции по работорговле служили средством обеспечения рабочей силой плантаций южной Португалии и рудников Испании, а также обеспечения указанных стран, Франции и Англии домашними слугами. Затем, с открытием обоих американских континентов, которые нуждались прежде всего в выносливой рабочей силе, знакомой с горным делом и сельским хозяйством, была утверждена особая функция Африки как крупного резервуара значительной части этой рабочей силы.

В этом-то, очевидно, и должна была заключаться, с точки зрения капиталистической экономики и этики, роль Африки — роль, имевшая особое значение для Северной Америки, в первую очередь для тех ее районов, которым предстояло стать Соединенными Штатами. Особое значение для Северной Америки она имела потому, что в момент появления там европейцев на всей территории, носящей ныне названия Канады и Соединенных Штатов, насчитывалось не более миллиона жителей («индейцев», как прозвали их европейцы), из которых на всю область от Мэна до Флориды и от океана до Аппалачских гор приходилось, вероятно, лишь около 200 тысяч мужчин, женщин и детей.

В связи с нехваткой коренного населения, труд которого можно было эксплуатировать, возникла необходимость в массовом ввозе рабочей силы; в первую очередь она нужна была, и именно в значительных количествах, той плантационной экономике, которую предстояло создать в благоприятных климатических и почвенных условиях, обнаруженных европейцами в зоне от нынешней Флориды до Мэриленда.

А плантационная экономика, в противовес системе ведения сельского хозяйства с помощью многочисленных фригольдеров, представляла особый интерес для правителей Англии, так как она давала в их руки лучшее средство держать под своей властью громадную рабочую армию, необходимую для производства сырьевых материалов, отсутствовавших в самой метрополии.

Для такой экономики требовались многочисленные, лишенные собственности и относительно несвободные рабочие кадры. Значительную часть населения этой категории, преимущественно в форме кабальных слуг (о которых подробнее речь пойдет позднее), предстояло поставлять метрополии и другим районам Европы. И все же бОльшая часть европейского населения нужна была в самой Европе; оголить собственный континент — значило бы нерасчетливо убить курицу, чтобы поживиться ее золотыми яйцами. Кроме того, сотни тысяч рабочих со временем понадобились в колоссальной области, расположенной к северу от Мэриленда, где и сельскохозяйственные (культуры и форма ведения экономики стали совершенно иными.

Путь к ввозу рабов для работы в Английской Америке из густо населенных областей Центральной и Южной Америки был закрыт, так как эти территории уже подпали под господство Испании и Португалии и эксплуатировались ими. Не было возможности ввозить рабов и из Азии, так как, во-первых, покорению Азии суждено было случиться лишь спустя много поколений после путешествия Колумба, а во-вторых, даже независимо от этого, силы и техника европейских государств в ту пору были еще недостаточно развиты, чтобы справиться с проблемой транспортировки рабов морским путем из Азии в Америку.

В условиях, существовавших в XVI и XVII столетиях, возможно было единственное решение — и оно было избрано: покорение и порабощение Африки. Здесь находился континент площадью чуть ли не в 30 миллионов квадратных километров, расположенный достаточно близко и к Европе и к Америке, чтобы он мог быть освоен средствами наличной техники.

Кроме того, он был населен миллионами людей, находившихся на сельскохозяйственной стадии цивилизации; здесь в течение многих столетий они разводили прирученный рогатый скот, выплавляли железо (в Африке этому научились, вероятно, раньше, чем во всем остальном мире), ткали хлопчатобумажные материи, выделывали мыло, стекло, гончарные изделия, одеяла.

Надо еще отметить, что в отличие от индейцев африканцы, порабощенные и привезенные в Америку, находились в чужом краю и, совершая побег или оказывая сопротивление, не могли рассчитывать на помощь своего народа и его социальной организации. Напротив, порабощенные в Африке и привезенные в Новый свет, они оказывались в буквальном смысле слова в цепях, на чужой земле, за тысячи миль от родины и всецело во власти вооруженных до зубов безжалостных хозяев, поддерживаемых всеми силами государственного карательного аппарата.

Операции по работорговле приносили богачам всей Европы, а позднее и купцам Нового света, в первую очередь — Новой Англии, баснословные прибыли, позволявшие за одно-два плавания удвоить и даже учетверить первоначальные капиталовложения. Именно на основе работорговли расцвели в значительной мере такие порты, как, например, Бристоль и Ливерпуль, Перт-Амбой и Ньюпорт.

В этом смысле порабощение африканского континента имело первостепенное значение для развития всемирного капитализма, точно так же как интенсивная эксплуатация Африки, начавшаяся в конце XIX столетия, стала первостепенным фактором мощи всемирного империализма. О размахе этих операций в денежном выражении дает представление тот факт, что стоимость более чем 300 тысяч рабов, перевезенных на 878 ливерпульских судах за десять лет — с 1783 по 1793 год, превысила 15 миллионов фунтов стерлингов; и это данные только по одному порту за одно десятилетие.

Гораздо труднее определить размах этих операций в людском выражении. За 400 лет торговли африканскими рабами в Западное полушарие было привезено живыми примерно 15 миллионов африканцев.

Однако на каждого негра, достигавшего живым этих берегов, приходилось пять-шесть мертвых — погибших в войнах в Африке, во время передвижения невольничьих караванов к побережью, в загонах, где им приходилось дожидаться прибытия судов работорговцев, в частых восстаниях на борту самих судов и, наконец, в течение ужасного шести?, восьми? или десятинедельного «среднего перехода».

А каковы были потери во время «среднего перехода», можно судить по одному примеру, указываемому д?ром Дюбуа в его классическом исследовании «Ликвидация торговли африканскими рабами»: королевская Африканская компания погрузила с 1680 по 1688 год около 60 тысяч рабов, из которых свыше 14 тысяч умерли на море.

Это означает, что за четыре столетия, с XV по XIX век, Африка потеряла порабощенными и убитыми 65—75 миллионов своих сыновей и дочерей, являвшихся к тому же отборной частью населения, так как никто обычно не обращает в рабство старцев, калек и больных. Нельзя не признать одним из чудес истории, что народы Африки выдержали это беспримерное испытание и что ныне они более многочисленны и более высоко организованны, чем когда-либо прежде, и больше того — находятся на пороге полного национального освобождения.

И все же, бесспорно, главный вклад Африки в развитие европейского капитализма и американских колоний — следовательно, и американского капитализма — составила неторговля рабами, как бы прибыльна она ни была. Главный вклад Африки заключался скорее в самом рабстве, в даровом и принудительном труде миллионов негров на протяжении двух с лишним столетий.

Раскрывая причины быстрого и могучего роста американского капитализма, историки указывали — и указывали совершенно правильно — на ряд факторов : колоссальные размеры и сказочные богатства Соединенных Штатов, неучастие Соединенных Штатов в нескончаемых и опустошительных войнах Европы, которые ослабляли их конкурентов, а американской буржуазии позволяли получать громадные прибыли; иммиграцию на протяжении многих поколений миллионов европейцев, азиатов и латиноамериканцев с их мастерством, силой (и рознью, облегчавшей их подчинение и эксплуатацию); наконец, длительное существование буржуазно-демократической республики — идеальной государственной формы в период раннего развития и созревания капитализма. Все эти факторы действительно очень важны, и ниже нам еще не раз представится повод сослаться на них.

И все же не менее важен, чем любой из перечисленных, был тот факт, что в границах развивающегося американского капитализма на протяжении почти трехсот лет проживала значительная прослойка населения (от 10 до 20 процентов его общей численности), которая была в буквальном смысле слова порабощена.

Эксплуатация в этих условиях достигала наиболее интенсивной формы, и прибыли от хлопка, сахара, риса, табака, пеньки, золота, угля и древесины — плодов труда этих миллионов тружеников — исчислялись многими миллиардами. И все это — не считая той ценности, которую негритянское рабство представляло для правителей страны в плане ослабления рабочего движения и поддержки реакции в целом.

Однако вопрос о значении рабства негров довольно сложен, ибо если с точки зрения наиболее полного развития капитализма рабство стало главным препятствием, то с точки зрения экономического покорения американского континента и раннего накопления капитала порабощение негритянского народа явилось неотъемлемым элементом возникновения и роста американского капитализма.

2 Уменьшительное от имени английской королевы Елизаветы I. — Прим. перев.

3 См. главу 3, стр. 54 — Прим. ред.

Мало что будоражит наши болтливые классы больше, чем капитализм. На заре мирового экономического кризиса спор о нем преодолел политические границы: в консервативных газетах обсуждали «будущее капитализма» (как если бы оно вызывало какие-то сомнения), а корейские марксисты анализировали его будто бы саморазрушительные тенденции. Папа Франциск сделал капитализм центральной темой своего папства, а французский экономист Тома Пикетти завоевал статус рок-звезды 700-страничным трудом, полным таблиц и статистики, с лаконичным и решительно асексуальным названием «Капитал в XXI веке» (Harvard University Press ).

На эту современную драму обратили внимание и историки. Они вполне справедливо отмечают, что мир, в котором мы живем, не понять, не разобравшись с долгой историей капитализма - процессом, развернувшимся более чем на полтысячелетия. Им подливают масла в огонь и слишком уж частые ошибки экономистов, склонных натурализовать отдельные экономические механизмы, с математической точностью выявляя «законы» их развития и предпочитая краткосрочные перспективы долгосрочным. Современные историки капитализма отличаются тем, что настаивают на его условной природе, прослеживая, как он менялся с течением времени, революционизируя общества, технологии, государства и многие, если не все, стороны жизни.

Нигде эта академическая тенденция не проявилась ярче, чем в Соединенных Штатах. И никакой другой проблеме здесь в настоящий момент не уделяется столько внимания, как связи капитализма с рабством.

Если капитализм, как многие полагают, - это наемный труд, рынки, контракты и верховенство закона и, важнее всего, если основан он на идее, что рынки естественным образом расширяют человеческую свободу, как тогда понять роль рабства в нем? Ни одна национальная история не поднимает этот вопрос столь же настойчиво, как история США: это ключевое для нашего времени капиталистическое общество к тому же долго пособничало рабству. Но тема эта выходит далеко за пределы одной нации. На самом деле, отношения между рабством и капитализмом - это ключ к пониманию основ современного мира.

Слишком долго историки не видели проблемы в противопоставлении рабства и капитализма. История американского капитализма у них обходилась без рабства, а рабство изображалось как по существу своему некапиталистическое. Вместо того чтобы анализировать его как институт Нового времени, каковым оно и было, они описывали его как домодерное: жестокая, но маргинальная по отношению к более широкой истории капиталистической современности непроизводительная система, задерживавшая экономический рост, артефакт из раннего мира. Рабство было «южной» патологией, облеченной в «господство ради господства», поддерживаемой «фанатиками» и в конце концов устраненной с мировой арены дорого обошедшейся кровопролитной войной.

Но были и ученые, не соглашавшиеся с такими оценками. В 1930-х и 1940-х годах Сирил Джеймс и Эрик Уильямс заявляли о центральной роли рабства для капитализма, хотя их открытия в значительной степени игнорировались. Около полувека спустя два американских экономиста, Стэнли Льюис Энгерман и Роберт Уильям Фогель, в своей противоречивой книге «Время на кресте» (Little, Brown , 1974) обнаружили современность (modernity ) и прибыльность рабства в Соединенных Штатах. И хотя заслуги этих ученых часто не признаются, их идеи легли в основу целой лавины книг и конференций. В них говорится о динамичной природе рабства в Новом Свете, его современности, прибыльности, экспансионизме и центральном значении по отношению к капитализму в целом и экономическому развитию США в частности.

Историки Робин Блэкберн в Англии, Рафаэль Маркесе в Бразилии, Дейл Томич в США и Михаэль Зюске в Германии изучают историю рабства в Атлантическом регионе. К ним присоединилась и группа американских историков помоложе, таких как Уолтер Джонсон, Сет Рокман, Кейтлин Розенталь и Эдвард Баптист, чье исследовательское внимание обращено к Соединенным Штатам.

Хотя их работы различаются, и порой существенно, все они настаивают на том, что рабство было ключевой составляющей американского капитализма - особенно в XIX веке, когда этот институт неразрывно сросся с экспансией современной промышленности, - и развития Соединенных Штатов в целом.

В первой половине XIX века рабство лежало в основе американской экономики. Юг был экономически развивающейся частью нации (для ее белых граждан); его продукты не только позиционировали США в мировой экономике, но и создавали рынки для сбыта сельскохозяйственных и промышленных товаров, выращенных и произведенных в Новой Англии и среднеатлантических штатах. Более половины национального экспорта в первые 60 лет XIX века составлял сырой хлопок, почти целиком выращенный рабами. В своей важной книге «Река темных снов: рабство и империя в хлопковом царстве» (Harvard University Press , 2013) Уолтер Джонсон отмечает, что паровые двигатели были больше распространены в долине Миссисипи, чем в сельской местности Новой Англии, - эта говорящая деталь свидетельствует о современности рабства. Джонсон видит в нем не только неотъемлемую часть американского капитализма, но самую его сущность. Рабству, как писал в Southern Cultivator корреспондент из Саванны, «в значительной - очень значительной - степени обязана эта страна своей торговлей, производством и всем своим процветанием».

Большинство недавних работ подтверждает это наблюдение 1868 года, выводя нас за пределы главных рабовладельческих областей и настаивая на общенациональной значимости рабства вплоть до его отмены в 1865 году. Согласно им, рабство в той же мере угнездилось в конторах Нижнего Манхэттена, прядильных цехах Новой Англии и мастерских подающих надежды промышленников долины реки Блэкстоун в Массачусетсе и Род Айленде, что и на плантациях в междуречье Язу и Миссисипи. Рабовладение южных штатов волнами расходилось по всей экономике, не просто придавая ей форму, но и главенствуя в ней.

Торговцы в Нью-Йорк Сити, Бостоне и других городах, как Брауны в хлопковой отрасли и Тейлоры в сахарной, промышляли товарами, выращенными рабами, и накапливали при этом огромные богатства. Связь с рабством бывала косвенной, но далеко не всегда: к 1840-м годам Джеймс Браун, сидя в своей конторе в Нижнем Манхэттене, нанимал надсмотрщиков для рабовладельческих плантаций, доставшихся ему от его недобросовестных кредиторов. Необходимость вкладывать еще больше средств в землю и труд вывела плантаторов на мировые рынки капитала; без доступа к ресурсам Нью-Йорка и Лондона экспансия рабовладельческого земледелия на Юге США была бы почти невозможна.

Прибыль, которую приносил рабский труд, оказалась «долгоиграющей». И Брауны, и Тейлоры в конце концов перешли от товаров к банковскому делу. Брауны создали учреждение, частично дошедшее до нас как «Браун Бразерс, Гарриман энд Компани», а Мозес Тейлор встал во главе предшественника «Ситибанка». Некоторые из крупнейших финансистов XIX века, включая Барингов и Ротшильдов, были глубоко вовлечены в «южный промысел», а накопленную прибыль перенаправляли в другие секторы мировой экономики. Как говорили вольноотпущенники в Вирджинии в 1867 году, «наших жен, наших детей и мужей продавали вновь и вновь, чтобы покупать земли, на которых мы теперь поселились… Не мы ли тогда расчистили землю и вырастили на ней урожаи кукурузы, табака, риса, сахара и всего остального? Не на выращенном ли нами хлопке и рисе поднялись крупные города Севера?» Рабство, как они понимали, было вписано в самую ткань американской экономики.

Рабовладение на Юге США служило на пользу американскому капитализму и иными способами. Как обнаружили недавно историки и специалисты по менеджменту, из мира плантаций пришли новшества в расчетах стоимости и производительности труда. В этих местах хозяева наслаждались практически полным контролем над своими работниками и могли поэтому заново изобрести трудовой процесс и его учет - такой власти в середине XIX столетия не было ни у одного промышленника.

Кейтлин Розенталь доказала , что рабский труд позволил рабовладельцам испытывать новые, экспериментальные способы его контроля. А Эдвард Баптист, подробно изучивший бытовавшие на плантациях трудовые практики и подчеркнувший их современность в книге «Половина, о которой всегда молчали: рабство и становление современного капитализма» (Basic Books ), даже объявил : как только хозяева плантаций включили в свой репертуар новые методы организации труда, широко распространились и пытки. Рабовладельческие плантации, а не железные дороги, на самом деле были первым «крупным бизнесом» Америки.

Более того, как показал Сет Рокман, основанная на рабстве экономика Юга сформировала также немаловажный рынок сбыта товаров, произведенных северными фабрикантами и ремесленниками. Снабжая плантации одеждой и метлами, плугами и изящной мебелью, северные предприятия господствовали на крупном рынке Юга, не затронутого сколь-либо существенной индустриализацией до конца XIX века.

Как всем нам известно со школьной скамьи, индустриализация в США первое время сосредотачивалась преимущественно на производстве хлопка: прядении хлопковой нити при помощи новомодных машин и в конечном счете ее плетении на ткацком станке, работавшем сперва на водяном, а затем на паровом двигателе. Сырье же, поступавшее на фабрики, почти всецело выращивалось рабами. В самом деле, крупные фабрики, возникавшие вдоль рек Новой Англии, с их растущими штатами наемных работников нельзя представить без надежных, постоянно растущих поставок постоянно же дешевеющего сырого хлопка. Кэботы, Лоуэллы и Слейтеры - что бы они ни думали о рабстве - сильно обогащались на доступности дешевого выращенного рабами хлопка.

Доходы от продажи, производства, выращивания хлопка и от поставок на южные рынки росли, и выгоду из этого извлекали многие культурные, общественные и образовательные учреждения: приходы, госпитали, университеты. Учитывая, что США в первой половине XIX столетия были буквально пронизаны рабством и доходами от него, неудивительно, что учреждения, на первый взгляд, совершенно далекие от плантаций с их насилием, тоже оказывались причастными к рабству.

Крейг Стивен Уайлдер в своей книге «Эбен и плющ: раса, рабство и беспокойная история американских университетов» (Bloomsbury , 2013) показал , как Брауновский и Гарвардский университеты, наряду с прочими, привлекали пожертвования вовлеченных в работорговлю предпринимателей, включали в свои советы производителей хлопка, выпускали целые поколения южан, возвращавшихся домой - в жизнь жестоких господ, и фактически несли ответственность за производство идеологических подпорок для рабства.

К 1830 году миллион американцев, в большинстве своем рабов, выращивали хлопок. Сырой хлопок был важнейшей частью экспорта Соединенных Штатов, он стоял в центре финансовых потоков Америки и нарождающихся предпринимательских практик, в основе ее первой современной обрабатывающей промышленности. Как утверждал в 1854 году беглый раб Джон Браун, «когда стоимость хлопка на английском рынке растет, бедные рабы тут же чувствуют это на себе: их гонят сильнее, а кнут хлещет чаще и чаще».

Когда хлопок, а вместе с ним и рабство, стал ключевой частью американской экономики, он сместился и в центр мировой экономики с ее последующими преобразованиями: созданием глобально взаимосвязанной экономики, Промышленной революцией, быстрым распространением капиталистических общественных отношений во многих частях света и Великим расслоением - моментом, когда несколько частей света совершенно неожиданно стали гораздо богаче всех остальных. Простые волокна, превращаемые в пряжу и ткань, оказались в центре возникновения промышленного капитализма, столь знакомого нам сегодня. Наш современный мир берет свое начало на хлопковых фабриках, в хлопковых портах и на хлопковых плантациях XVIII и XIX столетий. Соединенные Штаты были всего лишь эпизодом в гораздо более масштабной истории, объединившей индийских ремесленников, европейских промышленников и поселенцев, захвативших землю в обеих Америках. Именно эти связи, часто на больших расстояниях, и создали хлопковую империю, а вместе с нею и современный капитализм.

Чтобы понять американское рабство, нужно проанализировать относительную прочность социальных и политических структур в таких местах, как Оттоманская империя XVIII века и Западная Индия 1840-х годов. А чтобы понять связь капитализма и рабства, нужно рассмотреть, наряду с преобразованиями в индийской сельской местности, институциональными структурами капитализма в Великобритании и государственными структурами Египта, как земледельцы в Африке контролировали свою землю и труд.

Именно в этой точке история капитализма переплетается с другим новым полем исследований - мировой историей. Широко известно, что история как научная дисциплина возникла в одной связке с современным национальным государством и действительно сыграла важную роль в его становлении. Именно поэтому большая часть истории очерчивается границами современных государств. В последние годы, впрочем, некоторые историки пытались выйти за их пределы, сведя вместе истории регионального и даже глобального масштабов, - например, Чарльз Майер в работе «Левиафан 2.0: изобретение современной государственности» (Harvard University Press ) и Юрген Остерхаммель в книге «Метаморфозы мира: мировая история XIX века» (Princeton University Press ).

Особо важная роль в этой литературе принадлежит экономической истории, в частности таким новаторским работам, как «Великое расслоение: Китай, Европа и становление современной мировой экономики» Кеннета Померанца (Princeton , 2000) и «Рабочие мира: очерки мировой истории труда» Марселя ван дер Линдена (Brill , 2008). Экономическая история, так долго сосредотачивавшаяся на «национальных» вопросах - «пришествии управленческого капитализма» в США, «организованном капитализме» в Германии, «ростках капитализма» в Китае, - теперь все больше берется за вопросы пошире, рассматривая капитализм как глобальную систему.

Обращаясь к глобальной перспективе, мы по-новому осознаем центральную роль, которую в Соединенных Штатах и других странах сыграло рабство при возникновении современного капитализма. Она позволяет также понять, как эта зависимость от рабства в конечном счете была преодолена позже в XIX веке. Мы начинаем осознавать, что возможность европейских торговцев обеспечивать все возраставшие поставки хлопковой ткани из Южной Азии в XVII и XVIII столетиях была решающей для трансатлантической работорговли, поскольку ткань стала основным товаром, обмениваемым на рабов на западном побережье Африки. Мы понимаем, что быстро разраставшийся рынок южноазиатской ткани в Европе и за ее пределами мотивировал европейцев войти в хлопковую индустрию, процветавшую во всем мире тысячелетиями.

Глобальная перспектива позволяет по-новому осмыслить, как рабство оказалось в центре Промышленной революции. Когда машинное производство хлопчатобумажных тканей распространилось в Великобритании и континентальной Европе, традиционных источников сырого хлопка - особенно земледельцев в Оттоманской империи, а также в Африке и Индии - оказалось недостаточно. Не в силах поддержать монокультурное производство хлопка в этих регионах и преобразовать крестьянские хозяйства, европейские торговцы стали завозить хлопок, выращенный рабами, сперва из Вест-Индии и Бразилии, а к 1790-м - главным образом из Соединенных Штатов.

В итоге способность Европы индустриализировать поначалу целиком опиралась на контроль за экспроприированными землями и рабским трудом в обеих Америках. Она могла избежать ограничений на свои собственные ресурсы - в конце концов, никакого хлопка в Европе не выращивали - благодаря своему растущему и часто насильственному господству над мировыми торговыми сетями, наряду с контролем над огромными территориями в Южной и Северной Америках. В первые 80 лет существования современной промышленности самые существенные объемы сырого хлопка на европейском рынке производились рабами, а не завозились из Китая или Индии с их значительно большими урожаями хлопка.

К 1800 году 25 процентов хлопка, выгружаемого в Ливерпуле, важнейшем в мире хлопковом порту, доставлялось из США; 20 лет спустя эта доля выросла до 59 процентов; а к 1850 году 72 процента хлопка, потребляемого в Великобритании, выращивалось в Соединенных Штатах (эта доля характерна и для других европейских стран). Глобальная перспектива позволяет увидеть, что возможность получать больше дешевого хлопка помогла европейским и североамериканским производителям увеличить производство дешевой пряжи и ткани, что, в свою очередь, позволило им захватить старые хлопковые рынки в Азии, Африке и других местах, запустив в этих частях света волну деиндустриализации. Новшества в международной торговле, инвестиции капитала на больших расстояниях и институты, в которых укоренилась эта новая форма капиталистической глобализации, - все это производные мировой торговли, где господствовал рабский труд и колониальная экспансия.

Взглянув на историю хлопка в глобальной перспективе, можно обнаружить, что рабский труд был признаком не только слабости, но и мощи западных государств и капитала.

Способность подчинить труд в отдаленных местах свидетельствовала о возросшем влиянии европейских и североамериканских владельцев капитала. И в равной степени она демонстрировала их неспособность преобразовать крестьянские хозяйства. Лишь в последней трети XIX века крестьянские производители в Центральной Азии, Западной Индии, Африке и Джорджии, в самих Соединенных Штатах, смогли встроиться в мировую хлопковую империю; так возникал мир, где стало возможным резко расширять выращивание хлопка в промышленных целях, не порабощая при этом рабочих хлопковой отрасли. В самом деле, одно из слабых мест перспективы, всецело сосредоточенной на сказочно прибыльном комплексе «раб/хлопок» довоенного американского Юга, - в том, что она не объясняет, как могла возникнуть хлопковая империя без рабства.

Нам неизвестно, была ли хлопковая промышленность единственным путем к современному индустриальному миру, но мы точно знаем, что она вела к глобальному капитализму. Мы не знаем, могли ли Европа и Северная Америка разбогатеть без рабства, но мы точно знаем, что промышленный капитализм и Великое расслоение на самом деле возникли из котла, где смешивались рабство, колониализм и экспроприация земли. В первые 300 лет экспансии капитализма, особенно после 1780 года, когда он окончательно вступил в свою индустриальную фазу, экономическое положение Соединенных Штатов уж точно покоилось не на мелких фермерах из необработанных земель Новой Англии. Оно держалось на неоплачиваемом каторжном труде американских рабов в таких местностях, как Южная Каролина, Миссисипи и Алабама.

Когда мы прибегаем к важным аргументам о превосходных экономических показателях Запада и связываем их с «превосходными» же западными институтами, вроде права на частную собственность, бережливого правительства и верховенства закона, не нужно забывать, что мир, выкованный западным человеком, отличался и ровно противоположными чертами: обширной конфискацией земли и труда, государственным вмешательством в форме колониализма и верховенством насилия и принуждения. И не нужно злоупотреблять любимой сказкой о капитализме и свободном труде. Мировой капитализм отличают самые разные режимы труда, одним из которых, к тому же ключевым, было рабство.

В эпоху своего расцвета, впрочем, рабство рассматривалось как неотъемлемая черта экономики западного мира. Неудивительно, что в сентябре 1861 года, когда генерал армии Союза Джон Фримонт освободил рабов в Миссури, The Economist беспокоился, что такая «страшная мера» могла распространиться и на другие рабовладельческие штаты, «неся с собою полный крах и всеобщее разорение этих плодородных территорий», а также торговцев из Бостона и Нью-Йорка, «чье благосостояние… всегда извлекалось» в значительной степени из этих территорий.

Рабство умерло не потому, что было непродуктивным или невыгодным, как будут позже утверждать историки. Оно не было каким-то феодальным пережитком, доживавшим свои последние дни.

Рабство умерло из-за жестокой борьбы, оттого, что рабы непрестанно бросали вызов тем, кто держал их в неволе, - успешнее всего в 1790-х в Сан-Доминго (теперь Гаити, место, где родилась первая цветная нация в Новом Свете) - и оттого, что группа аболиционистов мужественно боролась с некоторыми господствующими интересами своего времени.

Отмиранию рабства способствовало то, что оно было системой не только трудовой эксплуатации, но и господства, воплощавшейся в конкретных формах государственной власти. Южные плантаторы имели огромное политическое влияние. Они нуждались в нем - чтобы сохранить сам институт рабства, чтобы расширять свое влияние на новые земли и позиционировать Соединенные Штаты в мировой экономике как экспортера сельскохозяйственных товаров.

Со временем интересы Юга станут все больше конфликтовать с интересами маленькой, но растущей группы северных промышленников, фермеров и рабочих. Способные мобилизовать труд за счет выплаты заработной платы северяне потребуют сильного государства, повышающего тарифы, выстраивающего инфраструктуру для внутренней индустриализации и гарантирующего территориальное расширение свободного труда в Соединенных Штатах. Боясь потерять контроль над основными рычагами власти, рабовладельцы попытаются добиться независимости.

После Гражданской войны в США и других странах возникнет новый тип капитализма. И все же этот новый капитализм с его определяющими чертами - наемным трудом и государствами с беспрецедентным бюрократическим, инфраструктурным и военным потенциалом - будет расти на доходах, институтах, сетях, технологиях и инновациях, порождаемых рабством, колониализмом и экспроприацией земли.

Это наследие по-прежнему с нами. Колоссальное неравенство - внутри страны и между странами, - коим отличается наш мир, во всяком случае, частично - итог продолжительной и жестокой истории капитализма.

Остается по-прежнему много открытых вопросов, как конкретных, так и более общих. Так, мы не можем понять до конца, как методы управления трудом переселились из мира плантации в мир фабрики. Нам нужно более детально исследовать, где именно в Европе и в Северной Америке накапливались доходы от рабства и какое значение они имели для других секторов экономики. Полезным было бы и лучше осознать, каким образом была преодолена плотная экономическая связь северных предпринимателей с рабством. И мы только еще догадываемся, чем чревато переосмысление рабства для более общего понимания капитализма.

Что мы точно знаем, так это то, что истории рабства и капитализма выглядят совершенно иначе, если их рассматривать в связи друг с другом. В следующий раз, когда мы будем гулять по улицам Нижнего Манхэттена или по садам Гарвардского университета, нам следует задуматься по крайней мере о смерти миллионов рабов, благодаря которым это величие стало возможным, и о том, как сегодня сохраняется наследие рабства.

Хотя в России в начале XIX в. продолжал формироваться капиталистический уклад, она оставалась аграрной страной. Наиболее дальновидные политики России начинали понимать, что задержка в экономическом развитии и все возраставшее отставание страны от Запада не способствуют росту ее международного влияния и осложняют решение многих внутренних проблем. Необходимость модернизации становилась все ощутимее.

Именно с этим столкнулся Александр I в своих попытках преобразования России. Он вступил на престол в 1801 г., был молод, честолюбив и не чужд либеральных идей. В его правление помещикам в 1808 г. было запрещено торговать крестьянами на ярмарках, а в 1809 г. - ссылать крестьян на каторгу.

Рост настроений в обществе в пользу коренных перемен находит отражение и в правительственных кругах. Александр I и его министры ищут новые направления в политике. В результате в социально-экономической политике страны, в разрабатываемых проектах на будущее проявляются элементы, характерные для буржуазного общества. Так, отменяется крепостное право в Эстляндии, Лифляндии и Курляндии, а в 1817-1819 гг. в условиях секретности идет работа над общим планом ликвидации крепостного права.

Один из документов по освобождению крестьян разрабатывался под руководством А.А. Аракчеева. В его основе лежала идея продажи государству помещичьих имений, а отсюда возможность помещикам избавиться от долгов и стимулировать их к переводу своих хозяйств на рациональную основу, использовать наемных рабочих, сдавать земли в аренду. В этих целях в 1818-1819 гг. в России был образован секретный комитет под руководством министра финансов графа Д.А. Гурьева. Меры, которые комитет закладывал в проект, а именно: отход от общины, перевод сельского хозяйства на фермерский путь развития, были продиктованы либерально настроенным министром, который прекрасно понимал катастрофическое состояние российской экономики.

В еще большей степени элементы рыночных отношений в экономике России присутствовали в проектах М.М. Сперанского и Н.С. Мордвинова, разделявших многие идеи Адама Смита. М.М. Сперанский будущее экономического развития России связывал с развитием коммерции, преобразованием финансовой системы и денежного обращения. Так, для стабилизации денежной системы в стране по его предложению был приостановлен выпуск бумажных денег и введен серебряный рубль. Сперанский большое значение придавал регулирующей роли государства в развитии отечественной промышленности и своими политическими реформами всемерно укреплял самодержавие. Ликвидацию крепостного права он не считал первостепенной задачей. Все это, несомненно, снижало эффективность его реформаторской деятельности.

Поиском возможного пути ликвидации социально-экономического отставания России от Запада был озабочен и другой горячий патриот своей страны - Н.С. Мордвинов. В 1812 г. он занимал пост председателя департамента экономики Государственного совета. Выход из экономической отсталости он видел в ускорении развития капитализма и поэтому большое значение придавал развитию частной собственности, конкуренции, созданию многоотраслевой экономики, накоплению капитала как главного фактора экономического роста. Он также предлагал интенсивно развивать банковскую систему, модифицировать таможенный тариф на основе протекционизма, повысить регулирующую роль государства в экономике.

К сожалению, ни один из этих проектов, имевших во многом буржуазную ориентацию, не был принят из-за сопротивления консервативных помещиков. Силы реформаторов в России в начале XIX в. были немногочисленны и разрозненны.

Итак, возникшая в начале XIX в. возможность более быстрого движения России к мировой цивилизации была упущена. Ни правительство, ни общество еще не были готовы к решительному повороту страны в новом направлении, хотя объективная потребность в этом ощущалась и самодержавием, и обществом.

Александр II, склонявшийся к отмене крепостного права с предоставлением крестьянам определенной хозяйственной самостоятельности, т.е. земли, пошел на неординарную меру. Вместо практиковавшихся ранее ведомственных комитетов, занимавшихся отстаиванием местнических интересов, был создан вневедомственный орган - Редакционные комиссии, непосредственно подчинявшиеся царю. В их состав входили радикально настроенные чиновники, а также независимые эксперты из помещиков.

Комиссии учитывали мнение губернских комитетов. Новшеством стала гласность в работе комиссий: об итогах их работы регулярно осведомлялись высшие чиновники государства и предводители дворянства. Кроме того, в своей работе комиссии опирались на научно обоснованные экономические расчеты. Среди реформаторов, причастных к работе редакционных комиссий, особо выделялись Я.И. Ростовцев, Н.А. Милютин, М. X. Рейтерн, П.П. Семенов-Тян-Шанский и др.

Итоги работы комиссий отразились в Манифесте от 19 февраля 1861 г., объявившем отмену крепостного права в России. Реформа явилась компромиссом, учитывавшим интересы крестьян, разных групп помещиков и власти. Центральная проблема крестьянской реформы - это новое положение помещичьих крепостных крестьян. Они получили личную свободу. Формально крестьяне не платили выкупа за свою свободу, но система оплаты земли, выделяемой крестьянам, была такой, что они по существу оплачивали и свою личную свободу. В основу реформы был положен принцип, по которому вся земля в дворянских поместьях считалась собственностью помещиков. Поэтому до заключения выкупных сделок крестьяне считались временнообязанными и должны были отбывать, как и прежде, барщину или платить оброк. Завершающий этап - выкуп земли. До 80% суммы выкупа помещикам платило государство, и поэтому крестьяне становились должниками государства, погашая в течение 49 лет с выплатой процента сумму выкупа. Кроме того, крестьяне должны были заплатить государству подушную подать - традиционный личный налог. Гарантом крестьянских платежей государству служила община, сохранявшаяся по реформе. Оценочная стоимость земли была проведена таким образом, что стоимость земли, перешедшей к крестьянам, составила около 550 млн. руб., а по выкупу - более 86 млн руб., т.е. в 1,5 раза больше. Кроме того, помещикам удалось провести землеустройство таким образом, что у крестьян отрезали часть земли, которую они обрабатывали для себя до реформы. Все это закладывало базу для обнищания и обезземеливания крестьянства.

Отмена крепостного права знаменовала собой утверждение в России капитализма как господствующей общественно-экономической формации. Однако новые производительные силы и соответствующие им производственные отношения начали возникать еще в недрах старого строя.

Отмена крепостного права, обусловленная всем ходом экономического развития страны и проведенная царизмом в страхе перед революционным взрывом, создала условия для утверждения капиталистического базиса. Эти условия заключались в личном освобождении свыше 20 млн. помещичьих крестьян, частично лишенных средств производства. Именно в результате крестьянской реформы и дальнейшего процесса развития капитализма создается многомиллионная армия наемных рабочих, которая достигла 10 млн. человек. Личное освобождение крестьян явилось одним из решающих условий, которое обеспечило победу новых производственных отношений. Перевод крестьян на выкуп, т.е. выкуп ими феодальной ренты, означал фактически ликвидацию феодальных производственных отношений. Несмотря на сохранение феодально-крепостнических пережитков в виде различных форм отработок, капиталистические производственные отношения постепенно занимают господствующее положение.

В результате отмены крепостного права господствующей формой собственности становится капиталистическая. Реформа 1861 г. Не уничтожила полностью основы феодального способа производства - феодальной собственности на землю. В результате реформы сохранились на неопределенный срок временнообязанные отношения, ликвидация которых зависела от воли помещика. Таким образом, для некоторой части крестьянства сохранилось внешнеэкономическое принуждение. Крестьяне, заключившие выкупные сделки и перешедшие в разряд «крестьян-собственников», в результате грабительского характера реформы оказались в полной зависимости и кабале у помещиков. Все это и определило сохранение феодально-крепостнических пережитков, нашедших свое выражение в сохранении отработочной системы. Это и обусловило развитие капитализма в земледелии по так называемому «прусскому» пути, характеризовавшемуся тем, что феодально-крепостнические отношения в сельском хозяйстве не ликвидировались сразу, а медленно приспособлялись к капитализму, сохранявшему вследствие этого полуфеодальные черты.

Крестьянская реформа, означавшая первый шаг по пути превращения России в капиталистическое государство, требовала изменений отдельных сторон государственного устройства в духе буржуазного правопорядка. Введение земства, проведение судебной реформы, утверждавшей принципы буржуазного судопроизводства, новый университетский устав, реформа средней школы, городовое положение 1870 г. и, наконец, военные преобразования - всё это характеризовало эволюцию феодального строя по пути превращения его в буржуазную монархию. Осуществление всех этих преобразований в силу двойственности природы буржуазных реформ не могло быть последовательным. Правительству путем отдельных уступок удалось сохранить самодержавно-дворянский характер всей государственной системы. Большую услугу в этом оказали либералы. «Либералы, - как указывал В.И. Ленин, - хотели «освободить» Россию «сверху», не разрушая ни монархии царя, ни землевладения и власти помещиков, побуждая их только в «уступкам» духу времени». Проведение этих реформ не изменило классовой природы царской монархии, остававшейся по-прежнему диктатурой помещиков-крепостников, пользовавшейся также известной поддержкой буржуазии. Сохранение царизма как феодальной надстройки консервировало пережитки крепостничества. Интересы исторического развития России требовали ликвидации царизма, являвшегося средоточием остатков крепостничества.

Процесс экономического развития в пореформенный период характеризовался утверждением и дальнейшим ростом капитализма во всех отраслях народного хозяйства. В сельском хозяйстве этот процесс находил свое выражение в разложении крестьянства, т.е. постепенном распаде его на буржуазию и пролетариат, а также в капиталистической эволюции помещичьего хозяйства.

Еще более быстрыми темпами развивалось капиталистическое производство в промышленности. В пореформенной период, примерно в конце 70-х годов, происходит завершение промышленного переворота. Относительно быстро развивается тяжелая промышленность.

Значительный рост производства средств производства создавал в свою очередь условия для развития внутреннего рынка. Бурно протекало и развитие легкой промышленности в первую очередь текстильной. Производство бумаготкацких фабрик увеличилось за этот период более чем в 3 раза. Однако производство средств производства развивалось значительно быстрее, нежели производство средств потребления, что и создавало условия для расширенного воспроизводства.

Процесс развития капитализма находил свое выражение во все возраставшей концентрации производства, достигшей уже к концу XIX века высокой степени. Из общего количества фабрично-заводских и горных рабочих Европейской России около трех четвертей (74,6%) были сосредоточены на предприятиях, имевших 100 и более рабочих; почти половина их была сосредоточена на предприятиях, имевших 500 и более рабочих.

Развитие капитализма, как в промышленности, так и в сельском хозяйстве и связанное с этим общественное разделение труда обусловили значительный рост внутренней торговли, что в свою очередь, вызвало развитие путей сообщения, как железнодорожных, так и водных.

Таким образом, после отмены крепостного права происходит быстрое развитие капитализма во всех отраслях народного хозяйства, что являлось результатом господства новых производственных отношений, утвердившихся после отмены крепостного права в 1861 г.

Однако темпы развития капитализма могли быть более быстрыми, если бы не сохранялись в значительной степени феодально-крепостнические пережитки. Эти пережитки задерживали процесс экономического развития страны, тормозили дальнейшее развитие производительных сил. Кризисы перепроизводства, являвшиеся следствием противоречий капиталистического способа производства в условиях сохранения феодально-крепостнических отношений, носили более длительный, затяжной характер.

Феодально-крепостнические пережитки находили, прежде всего, выражение в сохранении помещичьего землевладения, что обусловило в свою очередь и политическое господство дворянства. Помещичье землевладение являлось экономической основой остатков крепостничества. Сохранение помещичьего землевладения означало развитие капитализма по «прусскому» пути, крайне мучительному для крестьянства. Крестьянство находилось под двойным гнетом: феодальным и гнетом капиталистических пережитков. В результате грабительского характера реформы крестьяне попадали в кабалу в своим бывшим владельцам, отрабатывая под видом аренды фактически ту же барщину. Сохранение кабалы и отработок всячески замедляло развитие капитализма.

Существование отработочной системы хозяйства обусловливалось не только сохранением помещичьего землевладения, но и, и как указывал Ленин, отсутствием тех условий, которые были необходимы для перехода к капиталистическому производству. Одним из основных условий для этого перехода явилось наличие в руках владельцев имений определенного количества денежных средств, необходимых для приобретения сельскохозяйственного инвентаря, рабочего скота, для найма рабочей силы. Кроме того, не менее важным условием для этого являлась также организация земледелия.

Несмотря на то, что выкупная операция дала в руки дворянства значительные средства, необходимые для переустройства хозяйства, их налицо не оказалось, так как большая часть этих сумм либо пошла на погашение лежавших на имениях долгов, либо была непроизводительно истрачена. Российское дворянство оказалось к тому же неспособным превратить свои имения в торгово-промышленные предприятия.

Сохранение феодально-крепостнических пережитков в деревне находило свое выражение и в существовании общины, носившей исключительно фискально-полицейский характер, в политической неполноправности крестьян. Все это могло не оказывать известного влияния на общий процесс развития капитализма в стране.

Анализируя процесс экономического развития России после отмены крепостного права, В.И. Ленин писал: «Если сравнить докапиталистическую эпоху в России с капиталистической, … то развитие общественного хозяйства при капитализме придется признать чрезвычайно быстрым. Если же сравнивать данную быстроту развития с той, которая была бы возможна при современном уровне техники и культуры вообще, то данное развитие капитализма действительно придется признать медленным. И оно не может быть медленным, ибо ни в одной капиталистической стране не уцелели в таком обилии учреждения старины, несовместимые с капитализмом, задерживающие его развитие…».

Положение крестьянства в результате сохранения помещичьего землевладения было крайне тяжелым. Безземелье, в результате которого крестьянин находился в кабале у помещика, тяжесть выкупных платежей и других повинностей, полнейшее бесправие - все это обусловило деградацию крестьянского хозяйства и массовые систематические голодовки миллионов непосредственных производителей. В силу этого в пореформенный период крестьянское движение не прекращалось, периодически принимая большие или меньшие размеры. Крестьянство никак не могло смириться с положением, в котором оно оказалось в связи с ограблением его в 1861 г. В дореформенный период основным содержанием крестьянского движения являлась борьба за личное освобождение, которое в представлении крестьян было неразрывно связано с переходом в их собственность, по крайней мере, той земли, которую они обрабатывали. В пореформенный период крестьянское движение приобретает преимущественно аграрный характер, представляя собой борьбу за землю.

Национальной особенностью буржуазной революции являлся аграрный характер. Основной вопрос заключался в ликвидации помещичьего землевладения и всех социальных и политических пережитков крепостничества.

Вступление России в эпоху империализма, характеризующую крайне высокой степенью обобществления производства, приводит к резкому обострению противоречий капитализма - противоречий между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения. Производственные отношения капитализма не соответствуют уже характеру новых производительных сил. Этот конфликт капиталистических производственных отношений и новых производительных сил приобретает в России особую остроту вследствие сохранения остатков крепостничества.

После отмены крепостного права, как и в дореформенный период, буржуазия оказалась неспособной возглавить борьбу за использование экономических законов в интересах общества. Несмотря на субъективную заинтересованность в ликвидации феодально-крепостнических пережитков, буржуазия не могла осуществить этого в силу своей нереволюционности. Ликвидация остатков крепостничества могла быть осуществлена лишь в результате свержения царизма. Буржуазия в лице своих идеологов - либералов была способна лишь на «борьбу» с правительством, в форме обращения к нему с робкими ходатайствами, содержавшимися в преподносимых царю «всеподданннейших» адресах.

Из всех классов тогдашнего общества в первые годы после крестьянской реформы только крестьянство было заинтересовано в наиболее решительном уничтожении остатков крепостничества, в силу чего крестьянское движение объективно означало борьбу за окончательное торжество новых производственных отношений.

Борьбу крестьянства против остатков крепостничества в 60-70-х годах XIX века возглавляли идеологи крестьянства - революционеры-демократы, начиная от Чернышевского и кончая революционными народниками. Характеризуя сущность народничества, В.И. Ленин в своем письме в И.И. Скворцову-Степанову в 1909 г. писал: «Воюя с народничеством, как с неверной доктриной социализма, меньшевики доктринерски просмотрели, прозевали исторически реальное и прогрессивное историческое содержание народничества, как теории массовой мелкобуржуазной борьбы капитализма демократического против капитализма либерально-помещичьего…». Независимо от субъективных стремлений, революционные народники боролись за полную ликвидацию феодально-крепостнических пережитков, т.е. за окончательную победу новых производственных отношений. Однако революционное народничество с его теорией «крестьянского социализма», утопического по своему содержанию, не могло возглавить борьбу народных масс против царизма, являвшегося средоточием остатков крепостничества.

В результате развития капитализма в пореформенный период возникает новый общественный класс - пролетариат, выступивший на борьбу против капиталистов. Именно пролетариат являлся тем единственным классом, который был способен возглавить борьбу против царизма.

Действительно, только в союзе с рабочим классом крестьянству удалось добиться осуществления своих чаяний.

В результате Великой Октябрьской социалистической революции, совершенной под руководством партии большевиков, были свергнуты эксплуататорские классы и «мимоходом», «походя» решены задачи буржуазно-демократической революции - сметены остатки крепостничества.