К трагической годовщине Большого террора 1937-1938 гг. «Совершенно секретно» продолжает публиковать архивные документы. В этом номере - о том, как Сталин лично редактировал показания Николая Бухарина
В архиве Политбюро собраны уникальные документы о партийной деятельности Николая Ивановича Бухарина и его сторонников, а также документы о подготовке и проведении суда над так называемым Антисоветским правотроцкистским блоком. Вплотную с этими документами мне довелось познакомиться в 1987-1988 годах во время работы комиссии под председательством А.Н. Яковлева по реабилитации видных советских партийных и государственных деятелей, среди которых особое место принадлежит Н.И. Бухарину.
Как свидетельствуют документы, 13 января 1937 года в ЦК КПСС в присутствии Сталина, Ворошилова, Ежова, Кагановича, Молотова и Орджоникидзе были проведены две очные ставки Бухарина с К.Б. Радеком и В.Н. Астровым. (Радек К.Б. - журналист, публицист, работал заведующим иностранным отделом газеты «Известия». Астров В.Н. - член редколлегии журнала «Большевик» и газеты «Правда». В 1924-1928 годах примыкал к «бухаринской школе».) Радек обвинял Бухарина в связях с троцкистами, Астров подтвердил это обвинение.
В письме Сталину от 19 января 1937 года Бухарин ищет аргументы в пользу своей невиновности. Любопытна строчка из черновика письма, не вошедшая в окончательный текст: «Ты сказал мне об оклеветании некоторых военных товарищей. Я не знаю, кто, как оклеветал, кто допрашивал клеветников и т. д. Все это крайне важно. Но это не для меня в моем положении. Я хочу сказать вот что. Вспомни старую теорию Троцкого о том, что нужно стравливать членов ЦК. Теперь это делается на расширенной основе и ядовитейшими методами. Они хотели ударить по верхушке армии. Понятно, почему».
Вероятно, Сталин хотел проверить реакцию Бухарина на судьбу арестованных в августе 1936 года военачальников, комкоров Примакова и Путну, разделявших до 1927 года троцкистские взгляды. На тот момент это были единственные арестованные высокопоставленные военные. Девять месяцев они отрицали обвинения в троцкизме, но в начале 1937 года, после пыток, дали показания о существовании в армии военно-фашистского заговора. Во главе его якобы стоял Тухачевский. К этому мы еще вернемся. А тем временем Бухарин получает постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 16 января 1937 года «Об Известиях ЦИК СССР», где сообщается о его освобождении от обязанностей редактора «Известий».
В письме членам Политбюро от 20 февраля 1937 года Бухарин писал: «Положение, в которое поставила меня клевета, когда я не могу ни радоваться вместе с моими товарищами по партии, вместе со всей страной (Пушкинские дни), ни печалиться и скорбеть над телом Серго, есть положение невыносимое, я его больше терпеть не могу. Я вам еще раз клянусь последним вздохом Ильича, который умер на моих руках, моей горячей любовью к Серго, всем святым для меня, что все эти терроры, вредительство, блоки с троцкистами и т. д. - по отношению ко мне есть подлая клевета, неслыханная…»
Сталин пишет на полях документа: «Вранье».
«Логика» Молотова
Доклады Молотова, Кагановича, Ежова, Ворошилова на пленуме ЦК ВКП(б), проходившем с 23 февраля по 5 марта 1937 года, были посвящены в сущности одному вопросу: «Уроки вредительства, диверсий японо-немецких троцкистских агентов». Сталин выступил с докладом «О недостатках партийной работы по ликвидации троцкистских и других двурушников». Бухарину и Рыкову были предъявлены обвинения в том, что они после осуждения их политических взглядов и исключения из состава Политбюро продолжали борьбу с партией, поставив себе целью захват власти. Однажды на пленуме Бухарин прервал выступление Молотова: «Я не Зиновьев и не Каменев, и лгать на себя не буду!» «Не будете признаваться - этим и докажете, что вы фашистский наймит, - ответил Молотов. - Они же в своей прессе пишут, наши процессы провокационные. Арестуем - сознаетесь!»
В личном архиве Сталина сохранилась стенограмма его выступления на заседании пленума 27 февраля 1937 года. Сталин доложил о результатах работы комиссии, избранной для определения наказания Бухарину и Рыкову. Сталин сообщил, что «в комиссии не было никаких разногласий» насчет того, чтобы мерой наказания Бухарина и Рыкова считать, как минимум, исключение из кандидатов в члены ЦК и из рядов ВКП(б). Единодушны члены комиссии были и в необходимости суда над Бухариным и Рыковым. Разногласия возникли лишь в определении меры судебного наказания. Так, одни предлагали судить и вынести смертный приговор, другие судить и ограничиться 10 годами тюремного заключения, третьи - оставить меру наказания на рассмотрение суда. В итоге победило четвертое предложение, внесенное Сталиным и принятое единогласно: «Исключить их из состава кандидатов в члены ЦК и из рядов ВКП(б) и направить дело Бухарина и Рыкова в Наркомвнудел». Участники пленума единогласно поддержали проект резолюции, предложенный Сталиным. Бухарин и Рыков от голосования воздержались.
По выходе из зала заседания Бухарин и Рыков были арестованы и препровождены во внутреннюю тюрьму НКВД. Начались ежедневные допросы, очные ставки. В течение трех месяцев Бухарин отвергал обвинения и отказывался сотрудничать со следствием. И только 2 июня 1937 года Бухарин, а затем и Рыков согласились дать «нужные» показания.
«Наркомвнудел Н.И. Ежову. Заявление. После длительных колебаний я пришел к выводу о том, что необходимо полностью признать свою вину перед партией, рабочим классом и страной и покончить раз и навсегда со своим контрреволюционным прошлым. Я признаю, что являлся участником организации правых до последнего времени, что входил, наряду с Рыковым и Томским, в центр организации, что эта организация ставила своей задачей насильственное свержение Советской власти (восстание, государственный переворот, террор), что она вошла в блок с троцкистско-зиновьевской организацией.
О чем и дам подробные сведения.
Арестов. Н. Бухарин»
Патентованные подстрекатели
Наговорить на себя Бухарина и Рыкова побудила тревога за семью и родственников, а также желание доказать свою невинность на предстоящем процессе. И, само собой, пытки. По моему мнению, свою роль в самооговоре Бухарина и Рыкова могли сыграть показания, выбитые следствием у маршала Тухачевского, арестованного 22 мая. 29 мая 1937 года на допросе у Ежова Тухачевский заявил: «Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухариным. С немцами я установил шпионскую связь с 1925 года, когда ездил в Германию на учения и маневры…» Когда протокол допроса был предъявлен Бухарину, последнему ничего не оставалось, как написать заявление Ежову.
С 1-го по 4 июня в Кремле на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны с участием членов Политбюро обсуждали доклад Ворошилова «О раскрытии органами НКВД контрреволюционных заговоров в РККА». 2 июня на Военном совете выступил Сталин. Сославшись на показания арестованных, он сделал вывод, что в стране созрел «военно-политический заговор против советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами». По его утверждению, руководителями заговора были Троцкий, Рыков, Бухарин, Рудзутак, Карахан, Енукидзе, Ягода, а по военной линии - Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман и Гамарник. Из названных Сталиным 13 руководителей заговора 10 человек были представлены им как «патентованные» шпионы немецкой разведки, а Рыков, Бухарин и Гамарник как «патентованные» подстрекатели шпионов. Таким образом, судьба Рыкова и Бухарина была решена.
В июне-августе 1937 года Бухарин пишет под контролем следователя: «В настоящих показаниях я хочу дать историческое развитие контрреволюционной организации правых, начиная с ее зародышевых форм и включая в анализ ее организационные истоки и предпосылки». Основная часть рукописи насчитывает 22 листа и состоит из семи глав: I - Общие теоретические взгляды Бухарина, II - Зарождение «бухаринской школы», III - Переход «бухаринской школки» к политической деятельности, IV - Оформление контрреволюционной правой оппозиции, V - Поиск блока с Каменевым и Зиновьевым, VI - Переход к двурушнической тактике, VII - Переход к тактике насильственного свержения руководства. Основная часть рукописи не датируется, предположительно она была написана 2 июня. Дополнения были написаны в основном к IV, VI и VII главам, датированным 23 июня и 26 августа 1937 года.
Вот что пишет арестованный Бухарин о причине своей оппозиции к политике Сталина: «В 1928 году в стране пролетарской диктатуры обозначились известные элементы кризиса в отношениях между пролетариатом и крестьянством, и руководство партии во главе с И. В. Сталиным стало намечать пути преодоления этих элементов на основе дальнейшего победоносного продвижения к социализму. Я стал в оппозицию к ряду мероприятий, намечавшихся И. В. Сталиным. Это объяснялось моим непониманием всей сложности процесса, известной паникой перед мелкобуржуазной стихией, что объяснялось и рядом неверных защищавшихся еще раньше мною теоретических положений: недооценкой мощи государственного аппарата, примитивным и недиалектическим представлением о дальнейшем ходе классовой борьбы в стране (исключением периода обострения классовой борьбы), переоценкой рыночных отношений обычного типа, неверным толкованием ленинского кооперативного плана (теория врастания «кулацких гнезд» через кооперативную и банковскую систему в социализм) и т. д. На этой основе выросла также и недиалектическая трактовка последних предсмертных статей Влад. Ильича.
Все эти неверные установки, имевшиеся у меня, помножались на соответствующую неверную в корне оценку политической конъюнктуры.
Непосредственным толчком, особенно меня взбудоражившим, был следующий факт. Однажды я пришел вместе с Е. В. Цетлиным, который работал со мной в Коминтерне, в ГПУ, куда я был вхож и при Дзержинском, и при Менжинском, и в кабинете у Ягоды стал спрашивать его о том, что делается с мужиком по данным ГПУ. Ягода вызвал тогда специального работника (его фамилия, если не ошибаюсь, была Алексеев) и сказал, чтобы он доложил мне соответствующие данные (я был тогда членом ПБ). Тот сделал устный доклад, иллюстрированный рядом цифровых данных, касавшихся числа и размеров всяческих проявлений крестьянского недовольства. Этот доклад (сухой и фактический) меня особенно взволновал. Я спросил Ягоду: «Что же вы не докладываете обо всем этом в Политбюро?», на что он сказал: «Это ваше дело, Н. И.» (Разумеется, я не ручаюсь за абсолютно точную передачу всех слов до последнего, но ручаюсь за смысл и его точность). После этого я побежал к К. Е. Ворошилову в Реввоенсовет, застал у него, как помню, Бубнова (он, кажется, был начальником ПУРА) и взволнованно стал говорить о том, что слышал. К. Е. Ворошилов сказал мне: «Ты вот впадаешь в панику и истерику» и затем, как мне было это ясно в ближайшие же дни, рассказал и Сталину о моих настроениях. Вспоминаю, что я стал тогда собирать и в ЦСУ и в других местах различные экономико-статистические материалы, и в голове моей стали складываться, с большим давлением ряда моих неверных теоретических установок, мысли о политике по отношению к крестьянству, которые шли вразрез с рядом мероприятий, намечавшихся и формулировавшихся И. В. Сталиным.
…Одновременно я систематически делился своими мыслями с так наз. учениками, зараженными моими неверными теоретическими установками, показывал им соответствующие материалы, недопустимым и антипартийным образом рассказывал им о конфликтах на закрытых заседаниях П.б. и таким образом держал их в «курсе дела», воспитывал их на установках, шедших вразрез с партийными решениями».
Все показания написаны Бухариным мелким, четким почерком, почти без исправлений. Дополнительные ответы Бухарин давал на вопросы следователя о его встречах с Караханом (Л.М. Карахан в 1927-1934 гг. был заместителем наркома иностранных дел, затем до 1937 года послом в Турции), Томским и Енукидзе по поводу переговоров и соглашений с немцами после прихода к власти оппозиции. Эти три листа написаны торопливым подчерком с многочисленными исправлениями и вставками, очевидно, под воздействием следователя. В конце записано: «Разговор с Караханом был очень короткий. Он повторил мне уже сказанное Томским. Помню только, что от него я узнал, что немцы требуют не только разрыва с Францией и Чехословакией, но и заключение военного союза с Германией».
Верховный редактор
В архиве Политбюро ЦК КПСС сохранилась стенограмма судебного процесса по делу так называемого Антисоветского правоцентристского блока, собственноручно подготовленная Сталиным для публикации. Сегодня известны многие подробности политических процессов тридцатых годов, в том числе последнего из них, когда по обвинению в создании Антисоветского правотроцкистского блока на скамье подсудимых оказались Бухарин, Рыков, Крестинский и другие партийные и государственные деятели. Имеются неопровержимые свидетельства, что режиссура этого процесса, как, впрочем, и других, осуществлялась лично Сталиным. Еще в начале шестидесятых годов об этом сообщил комиссии ЦК бывший следователь по особым делам Прокуратуры СССР Л.Р. Шейнин.
«В конце 1937 года, - говорил он, - Прокурор СССР Вышинский получил личное приказание Сталина произвести прокурорский передопрос Бухарина, Рыкова и других обвиняемых в связи с решением о проведении открытого судебного процесса так называемого Антисоветского правоцентристского блока. Следствие по этому делу было проведено и закончено органами НКВД под личным руководством Ежова и Фриновского, которыми в свою очередь непосредственно руководил Сталин.
…Потом начался процесс. Обвиняемых защищали адвокаты, обвинял Вышинский. Он же писал и сам подписывал обвинительное заключение, предварительно, как я точно знаю, доложив его Сталину, который лично внес какие-то поправки и утвердил текст документа. Я при этом не был, но знаю об этом со слов Вышинского. Вообще, Сталин непосредственно руководил этим делом в мельчайших деталях. Ежедневно, в перерывах, Вышинский и Ульрих ездили к нему с докладом, а он давал им указания. Кроме того, были созданы две комиссии ЦК: одна по руководству процессом. (Кажется, ею руководил Молотов, и в нее входил Ежов.) Вторая - по освещению процесса в печати, ею руководили зав. агитпропом ЦК и его работники. Они получали, работая в задних комнатах Дома Союзов, все стенограммы и правили их для печати. Доступ к ним был запрещен. Приговор также предварительно редактировался и утверждался Сталиным».
Через две недели после окончания процесса, 28 марта 1938 года, был подписан в печать «Полный стенографический отчет», насчитывающий семьсот страниц. Однако название «полный» было рассчитано на неосведомленных читателей - уже тогда было известно, что имеются, мягко говоря, расхождения между текстом отчета и тем, что говорилось на суде. Сопоставление первоначального документа, подписанного председательствовавшим на суде Ульрихом и секретарем Батнером, дает наглядное представление о том, как осуществлялось редактирование стенограммы, с тем чтобы ни у кого не осталось сомнений в виновности подсудимых.
Остановимся на той части первоначальной стенограммы, где идет речь о контактах Бухарина и Рыкова с эмигрантом Масловым, через которого, как пыталось доказать обвинение, осуществлялись связи с иностранной разведкой. По этому поводу, в частности, допрашивался подсудимый Бессонов, которому якобы сам Маслов говорил о контактах с Бухариным и Рыковым. Вот как звучали его ответы в первоначальной стенограмме: «Маслов сказал, что он хорошо ориентирован о развитии внутрипартийной борьбы в Советском Союзе и о развитии оппозиционных группировок внутри Советского Союза».
В изданном отчете с помощью карандаша оппозиционные группировки превращаются в «антисоветские группировки внутри Советского Союза», а упоминание о внутрипартийной борьбе вычеркивается, поскольку может вызвать определенные сомнения. Далее Вышинский, как зафиксировано в первичной стенограмме, спрашивает Бессонова: «Вам говорил Маслов о том, что он в курсе подпольной деятельности Бухарина?»
«Он говорил, что он в курсе эволюционных взглядов правой оппозиции и их подпольной деятельности», - отвечает Бессонов. В изданном отчете «эволюционные взгляды» превращаются в «контрреволюционные взгляды».
Редакции подвергались не только выступления подсудимых, но и свидетелей, и даже самого прокурора Вышинского. Так, в первоначальной стенограмме записано:
«Вышинский. Гражданин Осинский, скажите, пожалуйста, какие у вас имеются факты о причастности Бухарина к покушению на жизнь Владимира Ильича Ленина в 1918 году?
Осинский. Конкретно о причастности Бухарина к этому делу я фактов не имею.
Вышинский. А что вы имеете?»
Далее Осинский рассказывает о своем уходе из фракции левых коммунистов и пересказывает разговор со Стуковым. Вышинский продолжает допрос свидетеля: «Следовательно, вам Стуков говорил о том, что выстрел правой эсерки Каплан в Ленина является результатом чего?
Осинский. Результатом тех мероприятий, которые были…
Вышинский. Тех установок и тех организационных мероприятий, которые в свое время были разработаны и приняты кем?
Осинский. Блоком».
В судебном отчете: «гражданин Осинский» исправлено на «свидетель Осинский», слово «факты» - на слово «данные», полностью вычеркиваются отрицательный ответ Осинского и последующий вопрос Вышинского «А что вы имеете?» Остается рассказ Осинского о разговоре со Стуковым. Далее два вопроса Вышинского объединяются в один, а ответ на первый из этих вопросов свидетеля Осинского вычеркиваются. Остается последний краткий ответ Осинского: «Блоком».
Особое внимание Сталин обратил на запись последнего слова Бухарина. На полях стенограммы в тексте сохранились его пометки: рукой Сталина вычеркнуты как отдельные фразы, так и целые абзацы, и наоборот, восстановлены некоторые «безобидные» строки, которые предлагала изъять специальная комиссия. Сталин сначала намеревался восстановить ту часть последнего слова, где идет речь о смерти Горького, и даже написал «Восстановить. Печать» - а затем вычеркнул свою резолюцию.
«10 января 1938 года гражданин прокурор, - говорил Бухарин, - допрашивал меня по поводу смерти А. М. Горького. Я дал показания и на этот счет. Наконец, 20 февраля, буквально за несколько дней до процесса, гражданин прокурор допрашивал меня по «левому коммунизму», организовал пять очных ставок, опять поставил вопрос об убийстве А. М. Горького. На допросе 10/1 гражданин прокурор не предъявил мне никакого юридически сформулированного обвинения». Справедливость этого замечания была слишком очевидна, и оставить его Сталин не мог.
В своем последнем слове Н.И. Бухарин, по существу, разбил многие обвинения, показав всю их надуманность и несуразность. В этом убеждаешься, знакомясь с некоторыми частями его речи, изъятыми из официальной стенограммы, которые говорят сами за себя.
«Сейчас я перехожу ко второй части моего последнего слова, а именно - обоснования обвинений, - говорит Бухарин. - Я опровергаю прежде всего свой якобы факт принадлежности к группе сидящих на скамье подсудимых, ибо такой группы, как таковой, вовсе не было и вовсе не эта группа носила название «правотроцкистского блока»… А раз это так, то ясно, что эта несуществующая группа не может быть вопреки обвинительному заключению сформирована по заданиям разведок.
…Гражданин прокурор утверждает, что «я наравне с Рыковым был одним из крупнейших организаторов шпионажа». Далее вычеркивается следующий абзац: «А почему об этом нет ни слова в следственном материале по моему делу, за исключением показаний провокатора Иванова? А почему гражданин прокурор при своем допросе меня не спрашивал по этому предмету? Как же можно, гражданин прокурор, впервые спрашивать об этом только во время суда, хотя я сидел в тюрьме больше года?»
Как бы подытоживая сказанное, Бухарин с иронией замечает (эти его слова также отсутствуют в официальной стенограмме): «Признаю ответственность даже за те преступления, о которых я не знал и о которых не имел ни малейшего представления».
Последнее испытание
Работая над текстом своего последнего слова в камере №81 внутренней тюрьмы НКВД, Бухарин понимал, что обречен, но в то же время в глубине души надеялся на замену смертной казни тюремным заключением, как это было сделано в отношении Радека и Сокольникова, осужденных на предыдущем процессе. Конспект выступления Бухарин собирался сперва закончить фразой, написанной по-латыни: «Слава коммунизму, идущие на смерть приветствуют тебя!» Но затем вычеркнул ее.
Со 2-го по 13-е марта 1938 года в Доме Союзов проходил последний из 3-х знаменитых Московских процессов - открытый процесс по делу «Антисоветского право-троцкистского блока».
Дело разбиралось Военной Коллегией Верховного Суда СССР под председательством В. В. Ульриха.
В качестве государственного обвинителя снова выступил прокурор А. Я. Вышинский.
На скамье подсудимых сидели 21 человек.
В том числе:
- бывший председатель коллегии ОГПУ Генрих Ягода и его секретарь Павел Буланов;
- лидеры правых - бывший глава правительства Алексей Рыков и «любимец партии» Николай Бухарин;
- троцкистские лидеры и одновременно немецкие агенты Николай Крестинский и Аркадий Розенгольц;
- троцкистско-японский агент Христиан Раковский;
- ещё двое троцкистских лидеров и немецких агентов – Михаил Чернов и Григорий Гринько;
- польский агент Василий Шарангович;
- 11 других заговорщиков – члены правотроцкистского блока, вредители, террористы и иностранные агенты: Иванов В. И., Зеленский И. А., Бессонов С. А., Икрамов Акмаль, Ходжаев Файзула, 3убарев П. Т., Левин Л. Г., Плетнёв Д. Д., Казаков И. Н., Максимов-Диковский В. А., Крючков П. П.
Все обвиняемые, кроме Левина, Плетнёва и Казакова, от защиты отказались.
Защитником обвиняемых Плетнёва и Казакова выступил член Московской коллегии защитников Н. В. Коммодов.
А защитником обвиняемого Левина - член Московской коллегии защитников И. Д. Брауде.
Что было установлено следствием?
А установлено было вот что:
По заданию разведок, враждебных СССР иностранных государств обвиняемые по настоящему делу организовали заговорщическую группу под названием «право-троцкистский блок».
Блок этот поставил своей целью:
- свержение существующего в СССР социалистического общественного и государственного строя,
- восстановление в СССР капитализма и власти буржуазии,
- расчленение СССР и отторжение от него Украины, Белоруссии, Средне-Азиатских республик, Грузии, Армении, Азербайджана и Приморья.
«Право-троцкистский блок» объединял в своих рядах подпольные антисоветские группы:
- троцкистов,
- правых,
- зиновьевцев,
- меньшевиков,
- эсеров,
- буржуазных националистов Украины, Белоруссии, Грузии, Армении, Азербайджана, Средне-Азиатских республик.
Лишённые всякой опоры внутри СССР, участники «право-троцкистского блока» все свои надежды в борьбе против существующего в СССР общественного и государственного социалистического строя и на захват власти возлагали исключительно на вооружённую помощь иностранных агрессоров. Те обещали оказать заговорщикам эту помощь на условиях расчленения СССР и отторжения от СССР Украины, Приморья, Белоруссии, Средне-Азиатских республик, Грузии, Армении и Азербайджана.
Такое соглашение «право-троцкистского блока» с представителями иностранных государств облегчалось тем, что многие руководящие участники этого заговора, являлись давнишними агентами иностранных разведок, осуществлявшими в течение многих лет шпионскую деятельность в пользу этих разведок.
Это, прежде всего, относится к одному из вдохновителей заговора - Троцкому. Его связь с гестапо была исчерпывающе доказана ещё на процессах «троцкистско-зиновьевского террористического центра» в августе 1936 года и «Параллельного антисоветского троцкистского центра» в январе 1937 года.
Троцкий был связан с германской разведкой уже с 1921 года и с английской «Интеллидженс-Сервис» - с 1926 года.
Обвиняемый Крестинский Н. Н. по прямому заданию врага народа Троцкого вступил в изменническую связь с германской разведкой в 1927 году.
Обвиняемый Розенгольц А. П. - один из руководителей троцкистского подполья - начал свою шпионскую работу для германского генерального штаба в 1923 году, а для английской разведки - в 1926 году.
Обвиняемый Раковский X. Г. - один из ближайших и особо доверенных людей Троцкого - являлся агентом английской «Интеллидженс- Сервис» с 1924 года и японской разведки с 1934 года.
Обвиняемый Чернов М. А. начал свою шпионскую работу в пользу Германии с 1928 года, связавшись с германской разведкой по инициативе и при содействии небезызвестного эмигранта - меньшевика Дана.
Обвиняемый Шарангович В. Ф. был завербован и переброшен польской разведкой для шпионской работы в СССР в 1921 году.
Обвиняемый Гринько Г. Ф. стал шпионом германской и польской разведок в 1932 году.
Руководители «право-троцкистского блока», в том числе обвиняемые Рыков и Бухарин, были полностью осведомлены о шпионских связях своих участников и всячески поощряли расширение этих шпионских связей.
Соглашение «право-троцкистского блока» с иностранными разведками облегчалось также и тем, что некоторые из обвиняемых по настоящему делу заговорщиков являлись провокаторами и агентами царской охранки.
Пробравшись на ответственные посты в Советском государстве, эти провокаторы, однако, не переставали опасаться разоблачения своих преступлений против рабочего класса, против дела социализма. Охваченные постоянным страхом своего разоблачения, эти участники заговора видели свое единственное спасение в свержении Советской власти, ликвидации советского строя, восстановлении власти помещиков и капиталистов, в интересах которых они продавались царской охранке и при власти которых они только и могли чувствовать себя вне опасности.
Так, обвиняемый Зеленский И. А. являлся агентом самарского жандармского управления с 1911 года. С того времени Зеленский под кличками «Очкастый» и «Салаф» систематически информировал жандармское управление о деятельности самарской организации большевиков, получая за это регулярное ежемесячное денежное вознаграждение.
Обвиняемый Иванов свою провокаторскую деятельность начал с 1911 года, когда был завербован тульской охранкой и стал агентом охранки под кличкой «Самарин».
Обвиняемый Зубарев был завербован царской полицией в 1908 году и сотрудничал в ней под кличкой «Василий», «Палии» и «Прохор».
Для достижения своих преступных целей по свержению Советского правительства, захвату власти и восстановлению капитализма в СССР заговорщики по прямым указаниям иностранных разведок:
- вели широкую шпионскую работу в пользу этих разведок,
- организовывали и осуществляли вредительские и диверсионные акты в целях обеспечения поражения СССР в предстоящем нападении на СССР фашистских агрессоров,
- всячески провоцировали ускорение этого нападения фашистских агрессоров,
- а также организовали и осуществили ряд террористических актов против руководителей партии, правительства и выдающихся советских деятелей.
Большинство главарей «право-троцкистского блока» осуществляло свою преступную деятельность по прямому указанию Троцкого и по планам, широко задуманным и разработанным в генеральных штабах некоторых иностранных государств.
Агент германской разведки - видный троцкист обвиняемый Крестинский - на допросе в Прокуратуре Союза ССР 2 декабря 1937 г. заявил:
«На шпионскую связь с немцами я пошёл по прямому заданию Троцкого, который поручил мне начать по этому поводу переговоры с генералом Сектой...»
Другой видный троцкист, один из руководителей антисоветского Троцкистского подполья и активный участник заговора, обвиняемый Розенгольц, уличенный в шпионаже, подтвердив на следствии факт соглашения Троцкого с рейхсвером, показал:
«Моя шпионская деятельность началась ещё в 1923 году, когда по Директиве Троцкого я передал ряд секретных данных командующему рейхсвером Секту и начальнику немецкого генштаба Хассе. В дальнейшем со мной непосредственно связался... посол в СССР гр-н N, которому я периодически передавал сведения шпионского характера.. После отъезда гр-на N я продолжал шпионскую связь с новым послом гр-ном N».
После фашистского переворота в Германии шпионская работа троцкистов приняла ещё более широкий и резко выраженный пораженческий характер.
Обвиняемый Бессонов, по его собственному признанию, принимал активное участие в нелегальных переговорах троцкистов с германскими фашистскими, преимущественно военными, кругами о совместной борьбе против СССР.
Он лично вёл переговоры о поддержке антисоветского заговора с ближайшим сотрудником Розенберга по внешнеполитическому отделу фашистской партии Дайцем.
И был в курсе встреч и переговоров Троцкого с Гессом, Нидермайером и профессором Хаусховером, с которыми Л. Троцкий и достиг соглашения на условиях, о которых говорил Пятаков на судебном процессе по делу антисоветского троцкистского центра.
Обвиняемый Крестинский показал, что во время свидания с Л. Троцким в Меране, в октябре 1933 года, Троцкий заявил ему о необходимости установления более тесной связи с японской разведкой.
Это указание Троцкого было Крестинским передано Пятакову и другим главарям заговора. И те через обвиняемого Раковского и других участников заговора вошли в изменнические сношения с представителями Японии, обязавшимися оказать заговору вооружённую помощь в свержении Советской власти. Взамен за это заговорщики обещали отдать Японии советское Приморье.
Обвиняемый Шарангович, агент польской разведки и один из руководителей антисоветской организации белорусских национал-фашистов, признал, что эта организация вела свою подпольную работу не только по указаниям правых и «право-троцкистского блока», но и по директивам польской разведки.
Обвиняемый Рыков полностью подтвердил наличие изменнической связи правых с фашистской Польшей.
Один из правых непосредственно, другие - через своих сообщников были также связаны с разведками иностранных государств, на помощь которых в своей борьбе против советской власти они только и рассчитывали.
Обвиняемый Бухарин был в курсе переговоров Троцкого с немецкими фашистами. И так же, как и Л. Троцкий, подготовлял поражение СССР и отторжение от СССР Украины, Белоруссии, Приморья, Грузии, Армении, Азербайджана и Средне-Азиатских республик.
Осуществляя свои преступные замыслы, антисоветские заговорщики, по прямым директивам иностранных фашистских разведок, организовали в отдельных республиках, краях и областях Советского Союза разветвлённую сеть диверсионных и вредительских гнезд, охватив ими ряд предприятий промышленности, транспорта, сельского хозяйства и системы товарооборота.
Заключив соглашение с фашистскими кругами о предательском открытии армиями этих фашистских государств наших фронтов во время войны, участники право-троцкистского заговора готовили подрыв материально- технической базы Красной Армии - оборонной промышленности.
Рядом подготавливаемых ими разрушительных диверсионных действий заговорщики рассчитывали во время войны взорвать и уничтожить решающие оборонные предприятия Советского Союза.
Они подготовляли также проведение крушений железнодорожных воинских поездов с массовыми человеческими жертвами.
Они ставили своей задачей парализовать всю хозяйственную жизнь страны, питание армии и снабжение её вооружением.
Целый ряд таких диверсионных и вредительских актов заговорщиками был уже проведён в различных отраслях народного хозяйства.
Материалами следствия и личными показаниями обвиняемых Бухарина, Зубарева, Зеленского и других установлено, что они вели активную подготовку повстанческих кадров, пытаясь охватить, как можно больше районов Советского Союза. При этом в целях максимального расширения повстанческой базы руководители заговора установили контакт и с нелегально действовавшей эсеровской организацией.
Не питая надежд на свержение советского строя методами шпионажа, вредительства, диверсий, кулацких восстаний, право-троцкистские заговорщики, охваченные злобой и ненавистью к СССР, перешли к подготовке
и совершению террористических актов против руководителей Советского правительства и ВКП(б).
Злодейское убийство С. М. Кирова, осуществлённое ленинградским троцкистско-зиновьевским террористическим центром 1 декабря 1934 года, было осуществлено также по решению «право-троцкистского блока».
А. М. Горький, В. Р. Менжинский и В. В. Куйбышев пали жертвами террористических актов, осуществлённых по заданию объединённого центра «право-троцкистского блока».
На основе директивы Л. Троцкого «право-троцкистский блок» принял свое чудовищное решение об убийстве А. М. Горького.
Выполнение этого решения было поручено Ягоде.
В качестве непосредственных исполнителей этого злодейского замысла Ягода привлёк:
- доктора Левина Л. Г. - бывшего домашнего врача
М. Горького,
- проф. Плетнёва Д. Д.,
- секретаря А. М. Горького - П. П. Крючкова и
- своего секретаря Буланова П. П.
Убийства советских деятелей завершили собой круг тягчайших государственных преступлений, при помощи которых «банда презренных отщепенцев нашей родины, провокаторов царской охранки, наймитов иностранных разведок, продавших иностранным капиталистам нашу землю и нашу свободу, стремилась осуществить фашистский план свержения советского строя и восстановления в нашей стране капитализма».
Эти чудовищные преступления не были случайностью ни для троцкистов, ни для правых.
Уже в 1918 году, непосредственно вслед за Октябрьской революцией, в период заключения Брестского мира, Бухарин и его группа так называемых «левых коммунистов» и Троцкий с его группой совместно с «левыми» эсерами организовали заговор против В. И. Ленина как главы Советского правительства.
Бухарин и другие заговорщики имели своей целью сорвать Брестский мир, свергнуть Советское правительство, арестовать и убить В. И. Ленина, И. В. Сталина и Я. М. Свердлова и сформировать новое правительство из бухаринцев, которые тогда для маскировки называли себя «левыми коммунистами», троцкистов и «левых» эсеров.
На суде были допрошены в качестве свидетелей бывшие руководители группы так называемых «левых коммунистов»: Яковлева В. Н., Осинский В. В., Манцев В. Н., а также бывшие члены ЦК партии «левых» эсеров - Камков Б. Д. и Карелин В. А., полностью подтвердившие факты преступной деятельности обвиняемого Бухарина в 1918 году.
Суд заслушал также заключение медицинской экспертизы по вопросу об умерщвлении А. М. Горького, В. В. Куйбышева и В. Р. Менжинского, а также М. А. Пешкова.
Экспертизу давали заслуженный деятель науки профессор Д. А. Бурмин, заслуженный деятель науки профессор П. А. Шерешевский, профессор Д. М. Российский, профессор В. Н. Виноградов и доктор медицинских наук В. Д. Зипалов.
Как пишут М. Сейерс и А. Канн:
«Процесс правотроцкистского блока впервые выявил и разоблачил перед всем миром приёмы «пятой колонны» стран «оси». Вся техника методов скрытой войны – пропаганда, террор, измена в руководящих учреждениях, махинации квислингов, тактика тайной армии, наносящий удар изнутри, - словом, вся сущность стратегии «пятой колонны» держав «оси», руками которой нацисты уже вели подрывную работу в Испании, Австрии, Чехословакии, Норвегии, Бельгии, Франции и других городах Европы и в Америке, была полностью разоблачена».
Посол Дэвис, присутствовавший на процессе, назвал его «ужасающей» судебной, психологической и политической драмой.
«На процессе обнажились все основные пороки и слабости человеческой натуры – эгоистические устремления в их наихудшей форме. Вырисовываются контуры заговора, который чуть не привёл к свержению правительства».
Из обвинительной речи прокурора Вышинского:
«…С каждым днём и с каждым часом развёртывавшееся судебное следствие по настоящему делу показывало все больше и больше, все страшнее и страшнее цепь позорных, небывалых, чудовищных преступлений, совершённых подсудимыми, всю отвратительную цепь злодеяний, перед которыми меркнут и тускнеют злодейства самых закоренелых, самых гнусных, самых разнузданных и подлых преступников.
В самом деле, какой судебный процесс из всех тех, которых, в силу условий классовой борьбы и ожесточённого сопротивления делу социализма со стороны наших врагов, прошло у нас за последнее время немало, может сравниться с нынешним процессом по чудовищности, наглости и цинизму преступлений, совершённых этими господами!
В каком другом процессе удалось вскрыть и обнаружить с такой силой и глубиной подлинную природу этих преступлений, с такой силой сорвать с лица негодяев их коварные маски и показать всему нашему народу и всем честным людям всего мира звериное лицо международных разбойников, искусно и умело направляющих руку злодеев против нашего мирного социалистического труда, воздвигнувшего новое, счастливое и радостно-цветущее социалистическое общество рабочих и крестьян!
…на этом процессе с исключительной тщательностью и точностью показано, доказано, установлено, что правые, троцкисты, меньшевики, эсеры, буржуазные националисты и так далее и тому подобное являются не чем иным, как беспринципной, безыдейной бандой убийц, шпионов, диверсантов и вредителей.
…Троцкисты и бухаринцы, то есть «право-троцкистский блок», верхушка которого сидит сейчас на скамье подсудимых, это - не политическая партия, не политическое течение, это банда уголовных преступников и не просто уголовных преступников а преступников, продавшихся вражеским разведкам, преступников, которых даже уголовники третируют, как самых падших, самых последних, презренных, самых растленных из растленных.
Так называемый «право-троцкистский блок» - это организация шпионажа, диверсий, вредительства, политических убийств и распродажи своей родины врагам.
У блока нет ничего идейного, ничего, так сказать, «духовного», ничего идеологического. Что когда-то в какой-то мере у некоторых из участников этого блока было, то давным-давно растеряно, утрачено, давным-давно исчезло, истлело в смрадном, отвратительном шпионском подполье.
…Блок - это агентура иностранных разведок. Члены блока и его руководители вроде Троцкого, который не сидит здесь на скамье подсудимых, Бухарина, Рыкова, Ягоды, Крестинского, Розенгольца и рядовые его члены вроде Зубарева, Максимова-Диковского и других - это рабы этих разведок, это невольники своих хозяев.
…«Право-троцкистский блок» - это не политическая группировка, это банда разведчиков, агентов иностранных разведок.
…«Право-троцкистский блок», сидящий сейчас на скамье подсудимых, - как это со всей очевидностью показало судебное следствие, - это лишь передовой отряд международного фашизма, это свора палачей и подпольных убийц, при помощи которых орудует фашизм в разных странах, в первую очередь в Испании и Китае.
…Бухарины и Рыковы, Ягоды и Булановы, Крестинские и Розенгольцы, Икрамовы, Шаранговичи, Ходжаевы и другие - это та же пятая колонна, это тот же ПОУМ, это тот же Ку-клукс-клан. Это один из отрядов фашистских провокаторов и поджигателей войны, действующих на международной арене.
…Перед всем миром разоблачается теперь презренная, предательская, бандитская деятельность Бухариных, Ягод, Крестинских, Рыковых и прочих право-троцкистов. Они продавали родину, торговали военными тайнами её обороны, они были шпионами, диверсантами, вредителями, убийцами, ворами, - и все для того, чтобы помочь фашистским правительствам свергнуть Советское правительство, свергнуть власть рабочих и крестьян, восстановить власть капиталистов и помещиков, расчленить страну советского народа, отторгнуть национальные республики и превратить их в колонии империалистов.
Таков был приказ их хозяев, и они выполняли этот приказ как могли, стараясь изо всех сил.
Они старались из всех сил поджечь наш родной дом с четырёх концов, торопились открыть ворота врагу, чтобы дорваться до власти, хотя бы ценой иудиной измены, чтобы уничтожить плоды героического труда нашего народа, построившего новое, социалистическое общество, чтобы вернуть власть помещиков и капиталистов, на которых эти предатели работали не покладая рук.
Таковы эти люди, таковы их планы и расчеты, таковы их позорные и чудовищные преступления.
…В свете фактов, установленных на этом процессе, становится ясной и понятной вся преступная деятельность троцкистов и бухаринцев, скрывавших под искусной личиной своё настоящее лицо заклятых врагов советского народа…
Маска сорвана. Их настоящее лицо, их действительный облик ясен теперь каждому. Каждому ясны и их позорные дела, как ясен их жалкий, позорный удел.
…Нет слов, чтобы обрисовать чудовищность совершённых подсудимыми преступлений. Да и нужны ли, спрашиваю я, ещё какие-нибудь для этого слова? Нет, товарищи судьи, эти слова не нужны. Все слова уже сказаны, всё разобрано до мельчайших подробностей. Весь народ теперь видит, что представляют собой эти чудовища.
Народ наш и все честные люди всего мира ждут вашего справедливого приговора. Пусть же ваш приговор прогремит по всей нашей великой стране, как набат, зовущий к новым подвигам и к новым победам! Пусть прогремит ваш приговор, как освежающая и всеочищающая гроза справедливого советского наказания!
Вся наша страна, от малого до старого, ждёт и требует одного: изменников и шпионов, продававших врагу нашу родину, расстрелять, как поганых псов!
Требует наш народ одного: раздавите проклятую гадину!»
12 марта 1938 года с последним словом выступила часть обвиняемых.
Это их покаяние. Перед страной и перед историей. Возможно – перед совестью, если она конечно у них была…
Последнее слово подсудимого Бухарина:
«Гражданин Председательствующий и граждане судьи! Я совершенно согласен с гражданином Прокурором насчёт значения процесса, на котором вскрыты наши злодейские преступления, совершённые «право-троцкистским блоком», одним из лидеров которого я был и за всю деятельность которого я несу ответственность.
Мы, подсудимые, сидим по другую сторону барьера, и этот барьер отделяет нас от вас, граждане судьи. Мы очутились в проклятых рядах контрреволюции, стали изменниками социалистической родины. В самом начале процесса на вопрос гражданина Председательствующего: признаю ли я себя виновным, я ответил признанием.
Ещё раз повторяю, я признаю себя виновным в измене социалистической родине, самом тяжком преступлении, которое только может быть, в организации кулацких восстаний, в подготовке террористических актов, в принадлежности к подпольной антисоветской организации. Я признаю себя, далее, виновным в подготовке заговора «дворцового переворота». Это суть вещи, сугубо практические. Я говорил и повторяю сейчас, что я был руководителем, а не стрелочником контрреволюционного дела. Из этого вытекает, как это всякому понятно, что многих конкретных вещей я мог и не знать, что их я действительно и не знал, но это ответственности моей не снимает.
Я признаю себя ответственным и политически, и юридически за пораженческую ориентацию, ибо она господствовала в «право-троцкистском блоке», хотя я утверждаю:
а) лично я на этой позиции не стоял,
б) фраза об открытии фронта принадлежала не мне, а это был отзвук моего разговора с Томским,
в) если Рыков впервые услыхал эту фразу от меня, то это, повторяю, был отзвук разговора с Томским.
Но я считаю себя ответственным за величайшее и чудовищное преступление перед социалистической родиной и всем международным пролетариатом. Я считаю себя, далее, и политически, и юридически ответственным за вредительство, хотя я лично не помню, чтобы я давал директивы о вредительстве. Об этом я не говорил. Я положительно разговаривал один раз на эту тему с Гринько. Я ещё в своих показаниях говорил, что я в своё время Радеку заявил, что считаю этот способ борьбы малоцелесообразным. Однако гражданин государственный обвинитель представляет меня в роли руководителя вредительства.
Гражданин Прокурор утверждает, что я наравне с Рыковым был одним из крупнейших организаторов шпионажа. Какие доказательства? Показания Шаранговича, о существовании которого я и не слыхал до обвинительного заключения. Мне предъявляется контекст Шаранговича, по которому выходит, что я чуть ли не вырабатывал вредительский план.
Ходжаев утверждает, что я ему советовал связаться с английским резидентом, а Икрамов говорит, будто я ему заявил, что Туркестан является лакомым кусочком для Англии. В действительности дело было совсем не так. Ходжаеву я говорил о том, что нужно использовать противоречия между империалистическими державами, и в глухой форме поддерживал мысль о независимости Туркестана.
Я, однако, признаю себя виновным в злодейском плане расчленения СССР, ибо Троцкий договаривался насчёт территориальных уступок, а я с троцкистами был в блоке. Это факт, и это я признаю.
Я категорически отрицаю свою причастность к убийству Кирова, Менжинского, Куйбышева, Горького и Максима Пешкова. Киров, по показанию Ягоды, был убит по решению «право-троцкистского блока». Я об этом не знал.
Я хочу коротко объяснить факты своей преступной деятельности и своё раскаяние в своих злодеяниях.
Я уже указывал при даче основных показаний на судебном следствии, что не голая логика борьбы погнала нас, контрреволюционных заговорщиков, в то зловонное подполье, которое в своей наготе раскрылось за время этого процесса. Эта голая логика борьбы сопровождалась перерождением идей, перерождением психологии, перерождением нас самих, перерождением людей. Исторические примеры таких перерождений известны. Стоит назвать имена Бриана, Муссолини и так далее. И у нас было перерождение, которое привело нас в лагерь, очень близкий по своим установкам, по своеобразию к кулацкому преторианскому фашизму.
Я около 3 месяцев запирался. Потом я стал давать показания. Почему? Причина этому заключалась в том, что в тюрьме я переоценил всё своё прошлое. Ибо, когда спрашиваешь себя: если ты умрёшь, во имя чего ты умрёшь? И тогда представляется вдруг с поразительной яркостью абсолютно чёрная пустота. Нет ничего, во имя чего нужно было бы умирать, если бы захотел умереть, не раскаявшись. И, наоборот, всё то положительное, что в Советском Союзе сверкает, всё это приобретает другие размеры в сознании человека. Это меня, в конце концов, разоружило окончательно, побудило склонить свои колени перед партией и страной.
Я обязан здесь указать, что в параллелограмме сил, из которых складывалась контрреволюционная тактика, Троцкий был главным мотором движения. И наиболее резкие установки - террор, разведка, расчленение СССР, вредительство - шли в первую очередь из этого источника.
Я aприори могу предполагать, что и Троцкий, и другие мои союзники по преступлениям, и II Интернационал, тем более потому, что я об этом говорил с Николаевским, будут пытаться защищать нас, в частности, и в особенности меня. Я эту защиту отвергаю, ибо стою коленопреклонённым перед страной, перед партией, перед всем народом. Чудовищность моих преступлений безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР. С этим сознанием я жду приговора. Дело не в личных переживаниях раскаявшегося врага, а в расцвете СССР, в его международном значении».
Из последнего слова подсудимого Рыкова:
«В своём последнем слове я подтверждаю то признание в своих чудовищных преступлениях, которое я сделал на судебном следствии. Я изменил родине. Эта измена выразилась в сношениях с заклятыми врагами советов, в ставке на поражение. В своей борьбе «право-троцкистский блок» использовал весь арсенал всех средств борьбы, которые когда-либо применялись заговорщическими организациями.
Я был не второстепенное лицо во всей этой контрреволюционной организации. Мы подготовляли государственный переворот, организовывали кулацкие восстания и террористические ячейки, применяли террор как метод борьбы. Я организовывал с Нестеровым на Урале специальную террористическую организацию. Я в 1935 году давал задания по террору Котову, возглавлявшему террористическую организацию в Москве, и так далее и тому подобное.
Но государственным обвинителем выдвинуто против меня обвинение в преступлении, в котором я непосредственного участия не принимал и которое признать не могу. Это обвинение в вынесении решения или в даче директивы об убийстве Кирова, Куйбышева, Менжинского, Горького, Пешкова. Совершенно несомненно, что наша ставка на террор, защита террора не могла не оказать влияния на совершение этих убийств. Если бы террор, как метод, не признавался, если бы мы его не защищали, то не произошло бы убийства этих людей. В этой части я ответственность должен нести.
Тут подробно были изложены те улики, которые по этому поводу выдвигаются против меня, они покоятся на заявлении Ягоды, который ссылается на Енукидзе. Ничего более, уличающего меня, не было приведено на судебном следствии. Судебное следствие не располагает иными материалами. Некоторые из людей, из членов организации, которые имели прямое отношение к этим убийствам, встречались со мной; я себе задаю вопрос, если они знали, что я давал указания или участвовал в качестве руководителя убийства, почему никто из них ни разу, ни одним словом не обмолвился со мной по этому вопросу? Этого не было.
Убийство Кирова было предметом обсуждения двух судебных разбирательств. Перед судом прошли и непосредственные участники, и организаторы, и руководители этого убийства. Я не помню, чтобы тогда было названо моё имя.
Государственный обвинитель во второй части своего обвинения меня по этому поводу пришёл к выводу, что моё участие в этих убийствах доказано показаниями Ягоды. Я должен сказать, что я не могу отрицать того, что государственный обвинитель, исходя из всей суммы моей контрреволюционной деятельности, имеет основание подозревать меня в этих убийствах. Но одних логических построений недостаточно, мне кажется, для того, чтобы обвинить человека, правда уличённого, уличённого в необычайно тяжёлых преступлениях, чтобы его обвинить ещё в этих убийствах».
13 марта был объявлен приговор.
Все подсудимые были признаны виновными.
Троих – Плетнёва, Бессонова и Раковского – суд приговорил к лишению свободы.
Остальные, за измену Родине в форме шпионажа, вредительство, диверсии и террористические акты, были приговорены к расстрелу с конфискацией имущества…
Приговор в отношении осужденных к расстрелу, ввиду отклонения Президиумом Верховного Совета СССР их ходатайства о помиловании, 15 марта 1938 года был приведён в исполнение…
В 1988 году все осужденные по этому делу (кроме Ягоды) были полностью реабилитированы.
80 лет назад, 2 марта 1938 года, на пике «Большого террора» в Москве в Октябрьском зале Дома союзов начался судебный процесс по делу «Антисоветского правотроцкистского блока» - последний из трёх процессов, по которым проходили ближайшие соратники Владимира Ленина, другие известные большевики и трое врачей.
На этот раз перед Военной коллегией Верховного суда СССР предстали Николай Бухарин, названный Владимиром Лениным в «Письме к съезду» «любимцем партии», и преемник вождя большевиков на посту председателя Совнаркома СССР Алексей Рыков. В 1928–1929 годах они вместе с ещё одним членом Политбюро ЦК ВКП(б), председателем ВЦСПС Михаилом Томским выступили против сталинских методов модернизации страны, за что и поплатились. Сначала тройку «правых уклонистов» вывели из состава Политбюро ЦК, лишив былого авторитета и влияния. Правда, в отличие от троцкистов и зиновьевцев из партии их не исключали вплоть до начала «Большого террора».
Николай Бухарин
Однако, несмотря на то что в 1930-е годы Бухарин, Рыков и Томский Генеральному секретарю ЦК Иосифу Сталину больше не перечили, регулярно демонстрируя ему свою лояльность, это их не спасло. В 1936 году во время судебного процесса по делу «Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра», по которому проходили Лев Каменев, Григорий Зиновьев, Григорий Евдокимов, Иван Смирнов, Сергей Мрачковский, Иван Бакаев и ещё 10 подсудимых, было объявлено о начале расследования по делу бывших лидеров «правого уклона». Как только об этом написали советские газеты, 22 августа 1936 года на даче в подмосковном Болшево застрелился Томский. Бухарин, протестуя против выдвинутых обвинений, объявил голодовку. В феврале 1937 года Пленум ЦК постановил исключить Бухарина и Рыкова «из рядов ВКП(б) и передать дело в НКВД». Прямо с пленума двух соратников Ленина отправили на Лубянку.
Алексей Рыков
В марте 1938-го вместе с ними на скамье подсудимых оказался бывший народный комиссар внутренних дел СССР и бывший нарком связи СССР Генрих Ягода. Чтобы оправдать название судилища, рядом были посажены Христиан Раковский и Николай Крестинский. В 1920-е годы они находились на дипломатической работе, а в ходе внутрипартийной борьбы между Иосифом Сталиным и Львом Троцким поддержали последнего. А таких «шалостей» «вождь народов» обычно не прощал.
Остальные 17 подсудимых были не столь известны. Ими стали: бывший нарком лесной промышленности СССР Владимир Иванов, бывший нарком земледелия СССР Михаил Чернов, бывший нарком финансов СССР Григорий Гринько, бывший нарком внешней торговли СССР Аркадий Розенгольц, бывший заместитель наркома земледелия СССР Прокопий Зубарев, бывший советник Полпредства СССР в Германии Сергей Бессонов, бывший председатель Центросоюза Исаак Зеленский, бывший первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Василий Шарангович, бывший первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Акмаль Икрамов, бывший председатель Совнаркома Узбекистана Файзулла Ходжаев, бывший работник Наркомата путей сообщения СССР Вениамин Максимов-Диковский, бывший сотрудник НКВД Павел Буланов, бывший секретарь Максима Горького Пётр Крючков и врачи Дмитрий Плетнёв, Игнатий Казаков и Лев Левин.
Примечательно, что все подсудимые, кроме Левина, Плетнёва и Казакова, на процессе отказались от защитников. А ведь им предъявили целый «букет» самых разных обвинений. Некоторые из них обвинялись в шпионаже против СССР и в измене Родине. Например, в обвинительном заключении утверждалось, что «обвиняемый Крестинский Н.Н. по прямому заданию врага народа Троцкого вступил в изменническую связь с германской разведкой в 1921 году», а «обвиняемый Раковский Х.Г. - один из особо доверенных Л. Троцкого - являлся агентом английской «Интеллидженс Сервис» с 1924 года и японской разведки - с 1934 года».
Обоснованность обвинений в шпионаже признали не все. В своём последнем слове Ягода произнёс слова, которые не могли понравиться судьям и государственному обвинителю Андрею Вышинскому: «Я - не шпион и не был им… У меня не было связей непосредственно с заграницей, нет фактов непосредственной передачи мною каких-либо сведений. И я не шутя говорю, что если бы я был шпионом, то десятки стран могли бы закрыть свои разведки…»
Андрей Вышинский
Наряду со шпионажем подсудимых обвиняли в диверсиях, терроре, вредительстве, подрыве военной мощи страны, провокации нападения иностранных держав на СССР, убийствах Сергея Кирова, Вячеслава Менжинского, Валериана Куйбышева, Максима Горького и его сына Максима Пешкова, покушении на Владимира Ленина в 1918 году, подготовке покушений на Иосифа Сталина и наркома НКВД Николая Ежова. С чувством особого возмущения государственный обвинитель заклеймил «позорнейшую практику подбрасывания в предметы продовольствия стекла и гвоздей, в частности в масло, что било по самым острым жизненным интересам, интересам здоровья и жизни нашего населения». Негодуя, Вышинский сделал далеко идущие выводы: «Стекло и гвозди в масле! Это же такое чудовищное преступление, перед которым, мне кажется, бледнеют все другие подобного рода преступления.
В нашей стране, богатой всевозможными ресурсами, не могло и не может быть такого положения, когда какой бы то ни было продукт оказывался в недостатке. Именно поэтому задачей всей этой вредительской организации было добиться такого положения, чтобы то, что у нас имеется в избытке, сделать дефицитным, держать рынок и потребности населения в напряженном состоянии. Напомню тут только эпизод из деятельности Зеленского - историю с 50-тью вагонами яиц, которые Зеленский уничтожил сознательно для того, чтобы Москву оставить без этого необходимейшего продукта питания.
Теперь ясно, почему здесь и там у нас перебои, почему вдруг у нас при богатстве и изобилии продуктов нет того, нет другого, нет десятого. Именно потому, что виноваты в этом вот эти изменники… Организуя вредительство, все эти Рыковы и Бухарины, Ягоды и Гринько, Розенгольцы и Черновы и так далее, и тому подобное преследовали в этой области определенную цель: попробовать задушить социалистическую революцию костлявой рукой голода. Не удалось и никогда не удастся!».
В самом начале процесса все подсудимые, кроме Крестинского, признали себя виновными в предъявленных обвинениях. А вот старый большевик, руководивший секретариатом ЦК ещё до Сталина, а позже работавший заместителем наркома иностранных дел СССР, неожиданно заявил: «Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником «правотроцкистского блока», о существовании которого я не знал. Я не совершил также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности, я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой». Правда, уже на следующий день Крестинский полностью подтвердил свои показания на предварительном следствии (историк Исаак Розенталь утверждает, что накануне он был избит). Оправдываясь, он пояснил, что «вчера под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых и тяжелым впечатлением от оглашения обвинительного акта, усугубленным моим болезненным состоянием, я не в состоянии был сказать правду».
Увы, но реальная картина устроителям судилища не требовалась. В ходе судебного процесса подсудимые, сломленные и переживавшие за судьбы родственников, в основном давали признательные показания. Не стал исключением и Бухарин, который, однако, справедливо заметил, что признания обвиняемых, на которых строит выводы обвинение, - «средневековый юридический принцип».
В итоге 13 марта Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством армвоенюриста Василия Ульриха приговорила 18 подсудимых к расстрелу.
Дмитрий Плетнёв, Христиан Раковский и Сергей Бессонов, получившие 25, 20 и 15 лет тюрьмы соответственно, свои сроки отбывали в Орловской тюрьме. Они были расстреляны при приближении частей германского Вермахта 11 сентября 1941 года в Медведевском лесу под Орлом.
Послесловие
Прозвучавшие на процессе обвинения гулким эхом отозвались по всей стране. С момента вынесения приговора не прошло и двух недель, а 25 марта был арестован дед автора статьи Ананий Еремеевич Колесников. В этот день его дочери (матери автора статьи) исполнилось 17 дней. Анания Колесникова обвинили в шпионаже в пользу румынской разведки, а также в том, что, работая заведующим магазина № 38 Орехово-Зуевского торга, портил колбасу и другие продукты. Своей вины он не признал, и 2 июля 1938 года Особым совещанием при народном комиссаре внутренних дел СССР был приговорён к 8 годам исправительно-трудовых лагерей. Срок отбывал на прииске «Широкий» в 600 км от Магадана.
