Данный налог представляет собой интерес по нескольким причинам, в числе которых мне представляется важным выделить следующие: это единственный в мировой практике случай успешного введения государственной монополии на реализацию спиртного; винная монополия – один из самых успешных (с точки зрения доходности) налогов, существовавших в Российской империи; вместе с тем, этот налог – один из самых, на мой взгляд, неоднозначных с точки зрения заявленных целей и реальных последствий его введения. Мне представляется нецелесообразным концентрироваться в данной работе на всем опыте, т.е. хронологическом периоде применения данного налога, но в основном сосредоточиться на причинах введения и финансовых результатах в сравнении с существовавшим до этого акцизом, дабы выяснить, было ли введение данного налога практически целесообразным исходя из суммы факторов, т.е. учитывая не только финансовую сторону вопроса.
Прежде чем говорить непосредственно о винной монополии, необходимо хотя бы в двух словах обрисовать существовавшие до этого в России в XIX веке способы фискального обложения торговли спиртным, тем более что за это столетие они несколько раз менялись. Итак, на протяжении XIX века в России существовало три формы налогообложения в отношении торговли алкоголем: откупная система, в ее классическом виде – право на продажу спиртного покупалось у государства частными лицами за определенную сумму. Она обладала характерным для всех откупов недостатком (с точки зрения государственных финансов) – сумма, уплачиваемая за приобретение откупа, была существенно ниже суммы, которую откупщик в итоге получал с продажи за счет увеличения цен. В 1863 году откуп был заменен акцизом с выкуренного спирта (налогом облагался определенный объем выкуренного спирта, размер суммы зависел от градуса) и патентным сбором с торговых заведений, то есть торговля алкоголем была, в принципе, отдана в частные руки. Уже современниками отмечались недостатки этой системы: фактический предел, достигнутый к 1880 в суммах сборов, несмотря на постоянное повышение акциза и введение бандерольного сбора с водки (в 1877-81 сумма сборов колебалась в пределах 222-227 млн. рублей), монополизация розничной торговли алкоголем, негативное влияние на нравственность из-за распространения пьянства, а также негативное влияние на сельское хозяйство в смысле вытеснения мелкого производителя с рынка.
Таким образом, можно сказать, что к 1894 году в стране назрела необходимость в реформе фискального обложения производства и торговли алкоголем, поскольку старый механизм даже с чисто финансовой точки зрения себя исчерпал, а на питейный налог, если исходить из некоторых работ современников, привыкли смотреть как на источник покрытия дополнительных бюджетных расходов, которые в 1890-1900-х годах выросли весьма существенно, в связи, например, с развертыванием масштабного железнодорожного строительства, ввиду чего необходимость введения новой системы обложения производства и реализации алкогольной продукции видится вполне необходимой мерой. Кроме этого, имелась причина, которую можно отнести к категории морально-нравственных, находящаяся, однако, в тесной связи с финансовой стороной вопроса: отпуск торговли алкоголем в «свободное плавание» привел к взрывному росту потребления алкоголя и распространению пьянства, что, в свою очередь, негативно сказывалось на экономике в смысле уплаты всех прочих налогов, не считая потерь трудовых ресурсов. Винная монополия призвана была разрешить в том числе эту проблему.
Сущность винной монополии сводилась к следующему: заготовка (в смысле права на хранение) и реализация спирта и алкогольных напитков на его основе, т.е. водки, переходила в руки государства, тогда как производство по-прежнему оставалось в частных руках. Кроме того, монополия не касалась вин, портеров, пива и пр. Введение монополии повлекло за собой создание целой отрасли в хозяйстве, которая работала исключительно на эту область экономики – государственные склады, лавки, очистные пункты и прочее, что требовалось для адекватного функционирования винной монополии. Разумеется, поддержание этого хозяйства требовало существенных расходов, однако доход с продажи спиртного был достаточно велик, чтобы покрыть их и принести существенную прибыль. Так, питейный доход в бюджет с 1895 до 1910 года увеличился с 296 млн. рублей до 808 млн. рублей соответственно, т.е. приблизительно в 2,6 раза за 15 лет. Данная цифра, по моему мнению, исчерпывающе отражает экономическую выгоду от введения данного налога уже сама по себе. Если же рассматривать долю питейного дохода в госбюджете, то они составляли 1/4 бюджета уже в 1902 году, а прибыль от введения налога при этом продолжала расти, что позволяет предположить сохранение либо увеличение доли дохода от монополии относительно размера бюджета и позволяет, на мой взгляд, однозначно говорить о превосходстве винной монополии по сравнению с акцизом на алкоголь с точки зрения экономической эффективности.
Что касается вопросов, не связанных напрямую с финансами, то положение было следующим – при введении винной монополии декларировалась цель повышения качества производимого, и, соответственно, потребляемого алкоголя с целью снижения наносимого некачественным дистиллятом вреда здоровью, в связи с чем производился контроль за производимой и, соответственно, принимаемой государством продукцией; кроме того, создавались общества трезвости, с целью отвлечь народ от пьянства.
Мне, однако, представляется, что эти цели далеко не являлись основными, как, например, заявляется в работе Главного управления неокладных сборов и продажи питей. Хотя авторы этой работы много говорят о том, что борьба с пьянством сама по себе принесет прибыль за счет увеличения других налоговых поступлений, которые, по всей видимости, должны будут выплачиваться добросовестнее, мне представляется, что они несколько лукавят: как видно из приведенных ранее цифр, доход именно от казенной торговли алкоголем приносил казне огромные суммы, пожалуй, большие, чем любой другой налог, и в этой связи заявления о попечительстве о народной нравственности и качестве алкоголя (особенно если учесть, что под действие монополии попадали, по сути, только спирт и водка) выглядят исключительно как благовидный предлог для реализации данной реформы, которая была финансово необходима: как уже говорилось, активное железнодорожное строительство, выкуп уже имевшихся частных дорог (а заодно зачастую и их полная реконструкция) и промышленная модернизация страны в начале XX века требовала огромных средств, соответственно, требовалось либо изыскать новые источники дохода, либо серьезно увеличить доходность уже имеющихся, что, в сущности, и было произведено.
С точки зрения реализации этих человеколюбивых устремлений монополия оказалась провальной во всех смыслах – потребление алкоголя на душу населения никоим образом не уменьшилось, а только возросло, что, однако, не привело к отказу от, казалось бы, неудавшейся реформы (хотя именно эти цели и декларировались как остальные), что дополнительно подтверждает тезис о вторичности всех иных установок, кроме финансовых, при проведении данной реформы.
Подводя итоги, можно сделать следующий вывод: если рассматривать винную монополию 1894 года исключительно с экономической точки зрения, то перед нами пример исключительно эффективного фискального инструмента – косвенный налог, налагаемый на весьма востребованную в обществе продукцию, спрос и потребление которой не уменьшалось даже не смотря на рост цен. Причины введения, как мне представляется, следует искать, опять же, в экономической неэффективности акцизной системы, исчерпавшей себя даже несмотря на постоянный рост тарифов, а не в различных морально-нравственных причинах, которые, вероятно, хотя и принимались во внимание, но были в значительной степени вторичны, и серьезных усилий для их реализации, на мой взгляд, принято не было – создание обществ трезвости как таковое не является эффективной мерой в борьбе с пьянством, ввиду чего экономически эффективная винная монополия с точки зрения реализации социально-ориентированных целей была обречена на провал, что в результате и произошло.
Эссе на тему “Винная монополия 1894 года” обновлено: Февраль 8, 2018 автором: Научные Статьи.Ру
2. Введение винной монополии
По инициативе Витте в 1894 году была введена государственная монополия на торговлю крепкими спиртными напитками. Основная суть питейной монополии заключается в том, что никто не может продавать вино кроме государства, производство вина должно быть ограничено теми размерами, в каких его покупает государство, а следовательно и теми условиями, на которых будет настаивать государство.
В России водка с давних времен и до сих пор остается одной из важнейших статей дохода казны, а при Витте торговля водкой производилась только в казенных винных лавках, ректификация (обработка спирта и приготовление водки) делалась также государством. Производство первичного спирта оставалась за частными заводчиками. Однако заводчики могли произвести лишь столько спирта, сколько предпишет государство и соответственно продавать могли только это количество.
Реформа возымела положительный результат. К 1899 г. весь питейный доход составил 421,1 млн. рублей против 297,4 млн. рублей в 1894 году, а к началу 1900-х годов доля питейного дохода составила 28% всех обыкновенных бюджетных поступлений.
При Витте винная монополия давала около миллиона рублей поступлений в день и именно при нем бюджет страны окончательно стал строится на спаивании населения.
3.Реформы в железнодорожном хозяйстве
Приведение в порядок и развитие железнодорожного хозяйства страны всегда оставались в поле зрения Витте даже после его ухода из Министерства путей сообщения. В России времён Витте более ¾ всего железнодорожного полотна находились в собственности акционерных предприятий, и менее ¼ принадлежало государству. Акционерные общества пользовались полной самостоятельностью по части установки тарифов, что постепенно привело к убыточности ряда железных дорог и к негативному влиянию подобной «частной собственности» на экономику в целом. Нестабильность тарифной политики собственников железных дорог в условиях жёсткой конкуренции между ними, льготы так называемым «своим людям» и т.п. лишали торговлю и промышленность возможности вести свои операции на более или менее предсказуемых условиях, а экономика страны отчасти сходила с буржуазно-капиталистического пути развития.
Ещё в 1889 г. было издано Временное положение о железнодорожных тарифах. Таким образом, тарифное дело было поставлено под государственный контроль. В дальнейшем Витте публиковал новые редакции положение и, маневрируя тарифными ставками, менял направления грузопотоков, поощряя те или иные статьи экспорта, а порою и ограждая покровительствуемые отрасли промышленности от конкурентных импортных товаров, то есть, поддерживая отечественного производителя.
Другое направление реформирования железнодорожного хозяйства при Витте – выкуп убыточных железных дорог государством. К 1902 г. 2/3 железных дорог России были выкуплены в собственность казной (это была разветвлённая железнодорожная сеть со стратегическим значением – связь Запада с Востоком, Центра с окраинами), и только 1/3 – дороги, приносившие какой-никакой доход – находилась в собственности негосударственных организаций. В результате принятых мер железные дороги стали приносить государству чистый доход: к 1898г. железные дороги принесли стране почти 20 млн. руб.
Большинство железных дорог строились государством. Позволялось также строить железные дороги и акционерным обществом, но государство больше не давало им никаких гарантий и не оказывало поддержки. Мало того, Витте, как уже сказано выше, много внимания уделял национализации железных дорог. Если сначала это касалось только убыточных железнодорожных предприятий, то впоследствии это коснулось совершенно всех железных дорог. Министерство финансов постоянно выкупало пакеты акций железнодорожных компаний и влияло на политику этих фирм. За 90-е годы по официальной статистике было построено 20,5 тыс. вёрст новых линий (это были такие магистрали как Среднеазиатская, Пермь-Котласская, Вологодско-Архангельская. Самой протяжённое из них, значение которой и по сей день трудно переоценить, являлась Транссибирская магистраль) и к середине 1902г. общая протяжённость железнодорожного полотна в Российской империи составляла 61,7 тыс. вёрст, в том числе 53,3 тыс. вёрст дорог, введённых в эксплуатацию, и 8,4 тыс. строящихся линий.
Интенсивное железнодорожное строительство способствовало экономическому развитию России. В экономическую жизнь стран были включены Сибирь и Дальний Восток – регионы с богатейшими природными ресурсами. Развитая транспортная система развития оказала неоценимое содействие развитию тяжёлой промышленности России.
Одновременно со строительством железных дорог в России получили импульс к развитию такие сопутствующие отрасли как: металлообработка, производство рельсов паровозостроение, а также интенсивно развивалась угледобыча.
4.Денежная реформа.
Окончание ХIХ века охарактеризовалось в России проведением крупнейшей финансовой реформы, качественно изменившей положение русской денежной единицы. Рубль стал одной из стабильнейших валют мира. Преобразования 1895-1897 гг. явились составной частью широкой программы экономических нововведений 90-х годов. Они ускорили индустриальную модернизацию России и в последующем помогли народнохозяйственному организму выдержать тотальные потрясения русско-японской войны и революции 1905-1907гг. Реформа отразила острую потребность государства преодолеть очевидную архаическую замкнутость, рыхлость и неэластичность многих основополагающих финансовых структур и в первую очередь самого рубля. Она способствовала интеграции России в систему мирового рынка.
Это был прорыв из прошлого в будущее, неразрывно связанный с именем министра финансов С. Ю. Витте. Однако результативность его реформаторских усилий во многом была следствием двух взаимосвязанных обстоятельств. Во-первых, огромной подготовительной работы его предшественников на посту главы финансового ведомства. Но, пожалуй, еще в большей степени успех невиданного в истории России начинания обеспечивала несомненная и однозначная поддержка, которую получали конкретные предложения и проекты Витте на самом верху иерархической пирамиды. Без покровительства же императора Николая II некоторые принципиальные предложения Витте не могли бы материализоваться. Сама идея укрепления рубля переходом на золотой паритет отвечала в первую очередь интересам промышленности: надежность валюты стимулировала инвестиции капиталов. Аграрному же сектору подобное преобразование не сулило в обозримом будущем никаких особых выгод и даже наоборот: стабилизация отечественной денежной единицы, повышение ее курса неизбежно должно было привести к удорожанию экспорта. Главными же продуктами российского вывоза исстари служили продукты сельского хозяйства, и намечаемая реформа ущемляла интересы крупных дворян-землевладельцев, давно “правивших бал” в имперских коридорах власти, оказывая существенное влияние на курс государственной политики.
Весьма влиятельные силы, в первую очередь из кругов Государственного совета, неоднократно пытались блокировать их, умышленно тормозя обсуждение намеченных мер, и по старой бюрократической традиции старались если и не отвергнуть сразу же нежелательное предложение, то похоронить его в бесконечных обсуждениях и согласованиях. Реализация узловых пунктов виттевской программы, превращение идей в законоположения происходило в большинстве случаев вопреки мнению “государственных старцев”, прямыми царскими указами, что и гарантировало успех.
Ко времени занятия должности министра финансов С. Ю. Витте уже не сомневался в целесообразности и необходимости ускоренного промышленного развития России, в чем видел залог государственной стабильности. Для осуществления этой стратегической цели необходимо было решить важнейшие задачи: увеличить инвестирование капитала, создать надежную систему кредита и обеспечить гарантии иностранным вкладчикам. В деле индустриализации России зарубежным финансовым центрам Витте придавал огромное значение, так как внутренние источники представлялись ему недостаточными. Однако добиться сколько-нибудь благоприятных результатов было невозможно, пока русская денежная единица не была надежно обеспечена и не являлась стабильной.
Рубль кредитный, ставший основой денежного обращения еще с середины ХIХ века, служил объектом беззастенчивых спекулятивных манипуляций за границей, а в Берлине даже существовала специальная “рублевая биржа”. Здесь в 1888-1890 гг. (благоприятные годы) курс был довольно высоким и составлял 81,8% номинала (за 100 рублей давали 265,2 марки), но уже в 1891 г. , вследствие сильного неурожая, упал до 59,3% (за 100 рублей давали уже менее 200 марок). Положение бумажных денег не было прочным и внутри страны.
И Витте решается на смелый и дерзкий шаг. В самом начале 1895г. министерство финансов России закупает на Берлинской фондовой бирже на огромные по тем временам суммы предлагавшиеся на срок российские рубли (по курсу 219 марок за 100 рублей). Тут же правительство запрещает вывоз бумажных денег за границу, указав российским банкам, что вывоз кредитных билетов из России будет рассматриваться как участие в спекуляции против национальной валюты.
Банки выполнили это требование. Встревоженные европейские биржевики поняли, что раздобыть рубль к сроку стало невозможно, и что они явно промахнулись с продажей. Многие из них вынуждены были обратиться к министерству финансов России с просьбой разрешить им приобретение потребного количества рублей. Витте "милостиво" разрешил, но "заломил" новую цену - 234 марки за 100 рублей. Покупатели вынуждены были согласиться. Русская казна существенно пополнилась в результате этой операции. Серьезных попыток сыграть на понижение рубля уже можно было не опасаться.
В 70 - 80-е годы курс в среднем составил 64,3 копейки золотом. Для ликвидации шаткости финансовой системы требовалось изыскать надежный металлический эквивалент, которым уже давно служило серебро. Однако начиная с 70-х годов цена “второго благородного металла” в силу ряда причин неуклонно падала и было мало надежд на изменение этой устойчивой тенденции. Государство стремилось всеми силами поддержать рубль и с этой целью искусственно ограничивало эмиссию бумажных денег: в 1881 г. их количество составляло 1180 млн. руб., а к 1896 г. даже несколько уменьшилось - 1175 млн. руб. Между тем за эти 15 лет население увеличилось на 29 млн. человек, производство зерновых поднялось с 248 до 335 млн. пудов, добыча нефти возросла с 40 до 344 млн. пудов, производство чугуна поднялось с 29,9 до 80 млн. пудов, стали - с 14,2 до 38,5 млн. пудов, протяженность железных дорог увеличилась с 21 195 до 345 000 верст и т. д. Налицо был несомненный экономический прогресс. Однако количество дензнаков было недостаточным для потребностей населения и государства. Нужны были решительные действия, чтобы изменить подобное аномальное положение.
Первоначально Сергей Юльевич был сторонником укрепления кредитного рубля посредством административного контроля. Ему казалось, что ужесточение надзора за обращением денег и усиление ответственности отечественных финансовых кругов за исполнение распоряжений центральной власти позволят укрепить рубль. В начале 1893 г. был предпринят ряд шагов, показавших, что финансовое ведомство настроено весьма решительно. Были установлены таможенные пошлины (1 копейка за 100 рублей), запрещены сделки, основанные на курсовой разнице рубля, как и прочих ценностей, усилен контроль за биржевыми операциями в России и введен запрет на производство биржевых сделок маклерами-иностранцами. Благодаря этим решениям колебания курса стали уменьшаться. Так, если в 1891 г. в Лондоне они составляли 28,4%, то в 1892 г. - 8,8%, а в 1893 г. - 5,3%. Но довольно быстро министр финансов понял, что эти меры малоэффективны и что необходима качественная перестройка всей финансовой системы. (см. приложение 1.)
Но прежде чем приступать к реформированию, надо было окончательно решить для себя и доказать другим, в первую очередь монарху, в каком направлении осуществлять реформу: на базе монометаллизма (золото) или биметаллизма (серебро и золото). В пользу второго варианта выступала как традиция российского денежного обращения, так и огромные запасы серебра, накопленные в стране. Но привязка кредитного рубля к биметаллическому эквиваленту таила в себе и большую опасность: при высокой конъюнктуре одного из паритетов неуклонное снижение стоимости другого могло не только не привести к стабильности денежной единицы, но даже усилить ее неустойчивость. Введение золотого обращения в этом отношении представлялось предпочтительней, но здесь были скрыты неведомые до того “финансовые рифы”. Не произойдет ли массовый отток благородного металла из обращения в “кубышки” внутри страны и не уйдет ли он за границу? Хватит ли резервов золота для его свободного обмена? Не приведет ли удорожание денежной единицы к падению жизненного уровня? Убедительные ответы на эти вопросы могла дать лишь жизнь. Трезвый расчет и видение исторических возможностей России сделали С.Ю. Витте убежденным сторонником монометаллизма.
Введению монометаллического паритета рубля, устойчивой конвертируемости способствовали общие политические условия в стране и мире и относительно благоприятное экономическое положение. Международная обстановка оставалась спокойной, успехи торговой деятельности очевидными, и уже многие годы Россия имела положительное торговое сальдо. Формировались и внушительные золотые авуары.
Решительным шагом к золотому обращению стал закон, утвержденный Николаем II 8 мая 1895 г. В нем два основных положения: всякие дозволенные законом письменные сделки могут заключаться на российскую золотую монету; по таким сделкам уплата может производиться либо золотой монетой, либо кредитными билетами по курсу на золото в день платежа. В последующие месяцы правительство предприняло еще ряд мер, направленных на утверждение золотого эквивалента. В их числе: разрешение конторам и отделениям Государственного банка покупать золотую монету по определенному курсу, а столичным - продавать и производить платежи по тому же курсу; затем были введены правила приема Государственным банком золотой монеты на текущий счет. Вскоре эта же операция вводится и в частных коммерческих банках, объявивших, что они будут принимать золото по текущим счетам и по всем обязательствам.
Несмотря на указанные меры, золотая монета очень медленно утверждалась в качестве приоритетного платежного средства. Это объяснялось и отсутствием привычки к ней у населения, и очевидным неудобством золотой монеты при крупных платежах и пересылке, так как не было соответствия между нарицательной и рыночной ценами. Полуимпериалы и империалы с обозначением 5 рублей и 10 рублей циркулировали по 7 руб. 50 коп. и 15 руб., что постоянно вызывало недоумение и многочисленные злоупотребления при расчетах. Спрос на золотую монету сдерживали и опасения того, что Государственный банк понизит курс административным путем, что может привести к финансовым потерям (весной и летом 1895 г. об этом было много слухов). Стремясь развеять подобные страхи, Государственный банк 27 сентября 1895 г. объявил, что он будет покупать и принимать золотую монету по цене не ниже 7 руб. 40 коп. за полуимпериал, а на 1896 год покупной курс был определен в 7 руб. 50 коп. Эти решения привели к стабилизации соотношения между рублем золотым и кредитным в пропорции 1:1,5. Для стабилизации рубля Министерство финансов признало необходимым девальвировать кредитную денежную единицу на основе монометаллизма. Паритет между бумажным рублем и кредитным устанавливался исходя не из нарицательного обозначения, а в соответствии с реальным курсом обращения.
Деятельность Министерства финансов стала мишенью ожесточенных нападок со стороны консервативных кругов общества. Сторонники исторической исключительности и национальной самобытности развернули шумную кампанию по дискредитации и самого С. Ю. Витте, и его финансовых начинаний. Наивысшего накала общественные страсти достигли в 1896 г. Русское общество, совсем еще недавно очень далекое от экономических интересов, вдруг с невиданным жаром погрузилось в оживленные дискуссии о путях и методах финансовой реорганизации.
Конкретных и весомых аргументов у противников золотого рубля практически не было. Нападки базировались почти исключительно на эмоциях. Звучали голоса о “грядущем разбазаривании национальных богатств”, об обнищании страны, о превращении ее во вторую Индию и т. д.
Подобного рода опасения и доводы были хорошо известны министру финансов и его “монометаллической команде”. Однако, во-первых, согласно министерской программе, введение золотого эквивалента рубля не предполагало установления тождества бумажных и металлических денег. Мысль об этом была признана опасной и в планах не фигурировала. В основу реформы был положен принцип существенной девальвации. Во-вторых, весьма расхожие страхи об утечке золота из страны базировались на плохом знании экономического потенциала страны. К тому же, как неоднократно разъяснял С. Ю. Витте, если часть золота действительно уйдет за границу (с такой возможностью министр считался), то оно туда поступит “не просто так”, а как плата за кредиты, товары и услуги, способствовавшие росту промышленности.
Вся реформа денежного обращения была рассчитана на будущее индустриальное развитие России, и ему она служила. Но неизбежно вставал вопрос о том, как девальвация и свободный размен рубля на золото отразятся на внутрихозяйственной деятельности и в первую очередь на положении основной части подданных российской короны в ближайшем времени. С. Ю. Витте считал (и его предположения оправдались полностью), что ни к каким заметным общественно-экономическим пертурбациям реорганизация финансового обращения не приведет. Система конвертации валюты затрагивала главным образом внешнеэкономическую деятельность, а вводимое соотношение металлических и бумажных денежных знаков лишь закрепляло реально сложившееся положение. Уклад жизни основной массы населения, его повседневное материальное и производственное обеспечение фактически не зависели ни от самого золотого паритета, ни от характера мировых денежных расчетов. Русские крестьяне в массе своей оставались вне системы мирового денежного рынка, а “ценовая погода” внутри империи поддавалась контролю со стороны государства.
В представленном в Государственный совет в марте 1896 г. законопроекте “Об исправлении денежного обращения” С. Ю. Витте следующим образом определял главные условия проведения и цели реформы: “Закрепить достигнутые успехи в области финансового хозяйства посредством подведения под них прочного фундамента металлического денежного обращения”. При этом реформа “должна быть осуществлена так, чтобы не произвести ни малейшего потрясения и каких бы то ни было искусственных изменений существующих условий, ибо на денежной системе покоятся все оценки, все имущественные и трудовые интересы населения... Проектируемая реформа, не нарушая народных привычек, не колебля цен, не внося беспорядка во все расчеты, поведет за собой переход нашей родины от неопределенного с юридической стороны, вредного в экономическом и опасного в политическом отношениях бумагоденежного обращения к обращению золотой монеты и разменных на нее знаков”.
Введение размена рубля на драгоценный металл устанавливалось исходя из реально сложившегося и достаточно стабильного курсового соотношения: рубль кредитный - 66 2/3 копейки золотом. К первому января 1896 г. в наличии имелось 1121,3 млн. кредитных рублей, а золотой запас оценивался в 659,5 млн. руб., из которых в разменном фонде числилось 75 млн. руб. В течение 1896 г. разменный фонд был доведен до 500 млн. руб. Это был рубеж, представлявшийся достаточным для развертывания обменной операции и введения золотой монеты в широкое обращение, хотя бумажные дензнаки некоторое время и сохраняли свое преобладающее влияние на денежном рынке.
Накопление золотого запаса государства и формирование обменного фонда происходило различными путями, но главными были два: добыча и покупка. По размерам добычи Россия в конце XIX века занимала одно из лидирующих мест в мире. В 1893 году всего в мире было добыто 236,662 кг. золота; из них в России - 41,842 кг., или 17,7% (на первом месте находились США - 54 кг.). В 1894 году положение было следующим: всего добыто в мире 271,768 кг. золота, в том числе в России - 36,313 кг., или 13,4%. В конце 1897 года золотой запас России (авуары государственного банка) оценивался в 1315 млн. рублей, а в обращении находилось 155 млн. золотых рублей, а через год, в конце1898 года, уже соответственно 1146 и 445 млн. рублей.(см. приложение 2.)
В 1896 году возникла необходимость приступить к изготовлению золотой монеты нового образца. К тому времени она уже несколько лет не производилась ввиду намечаемой финансовой реорганизации. Министерство финансов считало, что выпускать монеты пяти- и десятирублевого номинала, при том, что они стоили на 50% дороже, неэффективно. Подобное несоответствие обозначенного достоинства и реальной стоимости было одним из важнейших препятствий в распространении обращения. Было решено чеканить новую монету с надписью на империале “15 рублей” и на полуимпериале “7 рублей 50 копеек” (первые золотые империальные монеты достоинством десять рублей и полуимпериальные - пять рублей появились в России еще в 1755 году). Стоимость кредитного рубля была определена 1/15 империала, и закон обязывал обменивать бумажные деньги на золотые без ограничения.
Решающий этап реформы денежного обращения наступил в 1898 году, когда серией именных высочайших указов законодательно были закреплены важнейшие элементы новой финансовой системы. 3 января последовал указ о выпуске в обращение золотой империальной монеты в 15 рублей и полуимпериальной в 7 рублей 50 коппек; 29 августа - об установлении твердого основания для эмиссии кредитных билетов. Государственный банк обязывался выпускать дензнаки в соответствии с потребностями денежного обращения, но непременно под обеспечение золотом: не менее чем в половине суммы, пока общий размер эмиссии не достигнет 600 млн. рублей. Сверх этой нормы кредитные билеты должны обеспечиваться в пропорции рубль за рубль (один империал равен 15 рублям кредитным). Затем последовало распоряжение о чеканке и выпуске в обращение пятирублевой золотой монеты, равной одной трети империала. В этот же день появился и еще один указ касавшийся надписи на кредитных билетах: на них теперь обозначалось обязательство государства и государственного банка непременно разменивать кредитные билеты на золото и было установлено определение новой монеты (один рубль - 1/15 империала, содержащего 17,424 доли чистого золота).
Преобразование денежной системы на основе золотого монометаллизма потребовало изменить монетный устав, новая редакция которого была утверждена Николаем II 7 июня 1899 года. Основные положения его сводились к следующему. Государственной денежной единицей России являлся рубль, содержавший 17,424 доли чистого золота. Золотая монета могла чеканиться как из золота, принадлежащего казне, так и из металла, предоставляемого частными лицами. Полноценная золотая монета обязательна к приему во всех платежах на неограниченную сумму. Серебряная и медная монеты изготовлялись только из металла казны и являлись вспомогательными в обращении, обязательными к приему в платежах до 25 рублей. Серебряная монета в один рубль 50 копеек содержала в себе 900 частей чистого серебра и 100 частей меди, а серебряная монета в 20, 15, 10, и 5 копеек - 500 частей меди. Кроме золотой монеты в 15 рублей (империал), десять рублей, 7 рублей 50 копеек и 5 рублей обращались монеты прежнего чекана. Из них империалы (десять рублей) и полуимпериалы (5 рублей), произведенные по закону 17 декабря 1885 года, принимались в правительственные кассы: империалы по 15 рублей и полуимпериалы по 7 рублей 50 копеек, если вес первых был не менее трех золотников и одной доли, а вторых - не менее одного золотника и 48 долей. Монеты меньшего веса, а также чекана более ранних лет принимались по стоимости чистого металла. Золото довольно быстро утвердилось в качестве главного платежного средства, что способствовало прекращению колебания курса.
В общих чертах денежное обращение России в начале XX века выглядело следующим образом. Монетной единицей служил рубль, содержавший 0,7742 гр. (17,424 доли) чистого золота, разделенный на 100 копеек. Главной монетой являлась золотая, выпуск которой был не ограничен, и владелец золотого слитка мог свободно представить его для чеканки монеты. Она изготавливалась обязательно 900 пробы, а достоинство определялось в 15 рублей (империал, равноценный сорока франкам), в 10 рублей, в 7 рублей 50 копеек и в 5 рублей. Вспомогательной монетой в платежах служили серебряные и медные монеты; первая изготавливалась двоякой пробы: 900-и достоинством в рубль, 50 и 25 копеек и 500-и - в 20, 15, 10 и 5 копеек. Медная же монета чеканилась достоинством 5, 3, 2, 1, 1/2 и 1/4 копейки. Чеканка серебряной монеты за счет частных лиц не допускалась, и выпуск ее был ограничен определенным пределом: количество ее в обращении не должно было превышать суммы в 3 рубля на каждого жителя империи. Закон требовал производить все расчеты на золотую монету и счетную единицу (рубль) и устанавливал обязательный прием полновесной золотой монеты во всех платежах на неограниченную сумму. Монетное дело в империи находилось в ведении Министерства финансов, а сама монета чеканилась на Монетном дворе в Петербурге.
Государственные кредитные банкноты выпускались Государственным банком в размере, ограниченном потребностями денежного обращения, но непременно под обеспечение золотом. Металлическое обеспечение устанавливалось в следующем соотношении: до 600 млн. рублей билеты обеспечивались золотом наполовину, а сверх этого предела - в соответствии рубль за рубль. Государственный банк разменивал кредитные билеты на золотую монету без ограничения суммы. Размен билетов как государственных денежных знаков обеспечивался независимо от металлического покрытия выпусков всем достоянием государства, а кредитные билеты обращались на тех же основаниях, что и золотая монета, символом которой они служили. Достоинства кредитных билетов установлены были в 500, 100, 25, 10 рублей, а также в 5, 3 и 1 рубль. На первое января 1900 года металлическое обеспечение составляло 189% суммы кредитных билетов, а на золотую монету уже приходилось 46,2% всего денежного обращения.
Введение золотой валюты укрепило государственные финансы и стимулировало экономическое развитие. В конце XIX века по темпам роста промышленного производства Россия обгоняла все европейские страны. Этому в большой степени способствовал широкий приток иностранных инвестиций в индустрию страны. Только за время министерства С.Ю. Витте (1893-1903 гг.) их размер достиг колоссального размера - 3 млрд. рублей золотом. В конце XIX - начале XX века золотая единица преобладала в составе российского денежного обращения и к 1904 году на нее приходилось почти 2/3 денежной массы. Русско-японская война и революция 1905-1907 гг. внесли коррективы в эту тенденцию, и с 1905 года эмиссия кредитных рублей опять стала возрастать. Однако вплоть до перовой мировой войны России удалось сохранить в неприкосновенности важнейший принцип валютной реформы: свободный обмен бумажных денег на золото.
В основе которой лежал принцип покровительства отечественной промышленности, анализ с этой точки зрения практики пореформенных десятилетий послужили отправным моментом для выработки Витте собственной концепции экономической политики. Главной его задачей стало создание самостоятельной национальной индустрии, защищенной на первых порах от иностранной конкуренции таможенным барьером, с сильной...
Радикалах и говорить нечего - их не устраивало в премьере все. В 1906 г. С.Ю. Витте пришлось уйти в отставку - на этот раз окончательно. И еще один урок можно извлечь из опыта деятельности Витте - необходимость четкой "адресации" проводимых преобразований, социальной опоры реформ. Как демократия должна уметь себя защитить, так и реформы, в том числе экономические, нуждаются в поддержке тех...
Глава 1 Пьяный бюджет, или стратегия национального пьянства
И.Б. Орлов
Введение государственной питейной монополии стало первой реформой, принесшей известность министру финансов графу С.Ю. Витте (1892–1903). Несмотря на большую загруженность, он уделял ей колоссально много времени. Более того, Витте пытался всегда лично ознакомиться с ходом реализации реформы, посещая губернии, казенные винные лавки, винокуренные заводы и очистительные склады. Огромное количество циркуляров Министерства финансов по вопросам питейной монополии свидетельствует о серьезнейшем отношении и детальнейшей проработке этого вопроса. Тем более удивительно, что ее результаты оказались достаточно скромными.
И это при том, что питейная реформа была освящена авторитетом самодержавной власти. Ведь идея винной монополии, по утверждению графа, принадлежала самому Александру III, которого «крайне мучило и смущало» пьянство народа , принявшее такой размах, что русскому мужику не хватало суток для пьянства, отчего нередко в жертву Бахусу приносилось и рабочее время.
Следует указать, что роковую роль в спаивании населения сыграла замена в 1765 году государственной винной монополии откупной системой, суть которой сводилась к следующему: для увеличения сборов в казну от торговли алкоголем правительство отдавало ее на откуп частным лицам. Откупа (иногда целыми уездами и губерниями) давали наиболее энергичным и жестоким людям, исходя из того, что они, заплатив государству заранее установленную сумму, а не собирая ее постепенно в результате розничной торговли водкой, сами найдут способ получить с народа деньги. То есть по договору с правительством откупщик обязывался платить в казну установленную плату за каждое выкупленное у государства ведро водки, а взамен получал монопольное право на ее продажу на определенной территории. При этом, стремясь подавить конкуренцию казенной водке, государство стало взимать высокий налог с производства пива и с пивных лавок. В результате пивоваренные заводы стали закрываться, а с 1845 года везде, кроме Петербурга и Москвы, были запрещены пивные лавки. В 1848 году в 19 губерниях страны не осталось ни одного пивоваренного завода. Тем самым структура потребления алкогольных напитков непоправимо ухудшилась – население от потребления преимущественно слабоградусных напитков (пива, браги и вина) перешло к потреблению крепких алкогольных напитков, главным образом, водки.
Со временем в руках откупщиков-монополистов, державших непомерно высокую цену на водку, стали концентрироваться огромные прибыли. Последнее обстоятельство не давало покоя правительству, желавшему увеличить доходы казны от ее продажи. В конце концов Александр II решился на реформу питейного дела. Введенная с 1 января 1863 года министром финансов М.Х. Рейтерном акцизная система сменила откупа в центральных великорусских губерниях и ограничила свободу в производстве и продаже вина в западной и южной частях империи. Новая система действовала на следующих принципах: свобода производства спиртных напитков частными лицами, свобода торговли спиртными напитками, извлечение казной дохода путем обложения сырого спирта (акциз) и мест продажи спиртного (патентный сбор), правительственный надзор за производством и торговлей спиртными напитками в фискальных интересах .
Массовое промышленное производство водки в условиях свободной конкуренции и отмены монополии откупщиков привело к снижению ее цены, увеличению продаж и росту доходов казны от акцизных сборов. Только за один 1864 год потребление водки возросло почти в два раза. Особенно сильный рост пьянства в 1860-х годах обусловили такие факторы, как необыкновенная дешевизна водки, обилие мест ее продажи и отсутствие твердого надзора за питейной торговлей. Новая акцизная система уничтожила последние препоны к безграничному распространению пьянства. Продажа спиртных напитков распивочно и навынос превратилась в свободный торг, а новые кабаки росли, как грибы после дождя. Питейными домами становились даже овощные лавки.
При этом качество винно-водочной продукции практически всех российских фирм, в том числе, качество имевших большое распространение водок братьев Смирновых, было очень низкое. Такое заключение сделал в 1894 году Комитет по изучению качества «высших питей» во главе с Д.И. Менделеевым, организованный по инициативе Витте накануне развертывания в стране питейной монополии. До двух третей исследованных в лаборатории водок частных фирм были изготовлены из спирта-сырца и содержали метиловый спирт. Плохому качеству и фальсификации спиртного способствовали, с одной стороны, отсутствие каких-либо стандартов на выпускаемую продукцию, а с другой, – низкие потребительские требования.
Усиление алкоголизации общества в XIX веке отчасти было связано с началом промышленного производства дешевой картофельной водки, что сделало алкоголь в ряде регионов общедоступным. Картофельная водка получила широкое распространение в незерновых областях Европейской части России, прежде всего, в прибалтийских провинциях. В хлебных же областях водку делали преимущественно из зерна, а в Сибири – исключительно на ржаном спирте. Может быть, поэтому в Сибири проблемы алкоголизации населения не стояли так остро, как в Европейской части России. Распространению алкоголизма способствовала и давняя кабацкая привычка пить водку без закуски или почти без нее. Именно кабак сформировал питейные стереотипы: «После первой не закусывают», «Чай не по нутру, была бы водка поутру» и т. п. Создавая атмосферу терпимости к пьяным людям, кабак превратил выпивку в атрибут национального образа жизни.
Несмотря на то, что в течение 30 лет после введения акциза было издано более 10 законодательных актов, призванных оградить население от кабацкого промысла, все эти меры были малоэффективными. В 1864 году правительство предприняло некоторые усилия по сокращению мест продажи вина, но, в целом, законодательная практика никак не регламентировала их число. Акцизы контролировали лишь производство вина, а не его продажу. Хотя в 1885 году Советом министров был издан закон, по которому в большинстве местностей кабак был заменен винной лавкой – заведением исключительно для выносной торговли, – это нисколько не улучшило положение дела. В винных лавках, где господствовал частный интерес, так же спаивали и обирали население. Более того, из-за отсутствия развитой стекольной промышленности идею розничной бутылочной торговли не удалось воплотить в жизнь. Появившиеся трактирные заведения низшего разряда, где торговали преимущественно водкой с распитием ее на месте и где можно было купить закуску, дабы понизить вероятность быстрого опьянения, во многом напоминали прежние кабаки. Несмотря на принятые с 1888 года меры по улучшению качества вина (в частности, закон от 2 июля этого года установил сложение акциза за отбросы и потери по ректификации спирта), этот процесс продвигался весьма медленно. Весь ректификованный спирт или вывозился за границу, или потреблялся состоятельными клиентами, а простой народ продолжал пить водку холодной очистки, часто с вредными искусственными примесями, призванными устранить неприятный вкус или замаскировать слабость спиртового раствора .
В свое время Александр III предлагал министру финансов Н.Х. Бунге идею винной монополии, но последний счел это дело неисполнимым и даже безрезультатным. Император обращался и к предшественнику Витте на посту министра финансов И. А. Вышнеградскому, но тот также уклонился от изучения этого вопроса. Видимо, винная монополия задевала интересы слишком большого и влиятельного (в том числе, при дворе) круга людей. К 1894 году в России было 2097 винокуренных, 1080 пивоваренных и 381 ректификационный завод, 3960 оптовых складов и 12 961 заведение для «раздробительной торговли» спиртом. Всего в этот бизнес было вовлечено до 140 000 семейств. Неслучайно главное затруднение при введении питейной монополии встретилось тогда, когда пришлось вводить ее в Петербурге, где поднялись все акулы питейного дела. Заинтересованные в питейных доходах оказывали давление на великого князя Владимира Александровича, не стесняясь пугать его возможным восстанием. Была и еще одна, весьма обширная, группа «лоббирования» существующей системы: сельские общества и некоторые землевладельцы получали от виноторговцев плату за разрешение питейной торговли на их земле. Хотя до издания закона от 5 мая 1892 года сельские общества не имели официального права на получение этой платы, они тайно получали деньги, которые частью пропивались, а частью шли в руки сельским старостам и волостному старшине .
Александр III рассчитывал на молодость, решительный характер и личную преданность Витте, поручая ему проведение столь непопулярной меры. После принципиального одобрения императором 19 февраля 1893 года учреждения винной монополии в мае этот вопрос был вынесен на рассмотрение Государственного Совета. Обсудив все вопросы, связанные с питейной реформой, Госсовет признал необходимым ее проведение в жизнь, поскольку «только государством… может быть выдвинут на первый план вопрос о народной нравственности и народном здравии» . Главными целями реформы были: 1) устранение вредного влияния употребления вина на нравственность народа путем изменения формы торговли вином (продажа вина из казенных лавок исключительно навынос и сокращение числа заведений трактирного типа); 2) обращение в казну прибыли виноторговцев в результате сосредоточения торговли спиртом и вином в руках правительства; 3) укрепление здоровья народа путем предоставления ему доброкачественных напитков, полученных очисткой вина химическим способом; 4) уменьшение пьянства посредством предоставления народу облагораживающих развлечений специально создаваемыми попечительствами о народной трезвости .
Другими словами, вводя винную монополию, исходили из того, что пьянство не находится в прямой зависимости от потребления алкоголя и может существовать и при малом его потреблении. Поэтому было принято решение взять в руки Казны ректификацию спирта (частью на казенных заводах, а частью на частных, но под надзором государства), а очистку вина производить только в казенных складах. Преследовалась цель по возможности полностью уничтожить места распивочной торговли и сделать потребление алкоголя домашним, чтобы поставить его под контроль семьи. С другой стороны, в качестве замены кабака как места общения предполагалось устраивать чайные, столовые и читальни, где простой народ мог бы свободно общаться.
Существование питейной монополии с 1895 по 1914 год можно условно разделить на три периода. Если в 1895–1898 годы система устанавливалась, то в период до 1904 года происходило утверждение питейной монополии по всей стране. Уход Витте с поста министра финансов открыл третий период функционирования винной монополии, который, как и сама монополия, закончился 2 августа 1914 года, когда правительство России издало указ о приостановлении продажи вина на период войны и о сосредоточении всего производства этилового спирта для технических нужд фронта и медицинских целей.
Проведение питейной реформы решили начать в виде эксперимента с 1 января 1895 года на территории четырех достаточно обособленных заволжских губерний (Пермской, Уфимской, Оренбургской и Самарской), где влияние частных виноторговцев было наибольшим. «Положение о казенной продаже питей» от 6 июня 1894 года устанавливало исключительное право казны на продажу спирта, вина и водочных изделий (на казенных складах и в винных лавках), тогда как производство крепких спиртных напитков разрешалось и частным лицам. Однако частные заводы обязывались приобретать спирт только от казны. Ввоз алкоголя в районы его казенной продажи разрешался частным лицам в объеме не свыше 1/10 ведра. «Положение…» ограничивало также места продажи спиртного, содержавшиеся частными лицами: оптовые склады пива, меда и русского виноградного вина; заведения трактирного типа; пивные лавки; погреба для продажи русских виноградных вин; ренские погреба; временные выставки для продажи пива, меда и русского виноградного вина. При этом питейные заведения могли открываться не ближе 100 саженей от усадебной оседлости сельских обществ и владельцев, которые будут ходатайствовать о недопущении питейной продажи на их землях .
Следует заметить, что противоречивость оценок питейной реформы С.Ю. Витте во многом вызвана непониманием целей и динамики последней. В большинстве публикаций о реформе и деятельности Витте главной и определяющей задачей введения винной монополии всегда выдвигалась и выдвигается до сих пор задача фискальная. Конечно, при этом признается существование и других соображений, но все они рассматриваются как незначительные и несерьезные по сравнению с целями фискала. Например, Г.М. Клейнов, издавший в 1906 году брошюру о Витте, считал, что министр финансов совершенно извратил идею введения винной монополии, принадлежавшую бывшему Екатеринославскому губернатору В.К. Шлиппе: «Шлиппе, однако, имел в виду этим поднять сельское винокурение и, кроме того, преследовал филантропические цели. Витте же узрел в этой идее лишь новый источник доходов; он стал проводить ее в исполнение исключительно лишь с этой точки зрения, совершенно пренебрегая жизненными интересами сельского населения» . Другой оппонент министра финансов, И.Ф. Цион, в статье с весьма характерным названием «Куда временщик Витте ведет Россию?» так оценивает реформу: «Давать мужику и рабочему лучшую водку? Зачем? Достаточно откупить у кабачников их провизии, да и наскоро поручить новым чиновным продавцам при помощи нескольких старых реторт приготовить новый яд» . Спустя почти столетие им вторит Л.М. -Кокин: «Что ни говорилось бы об этом впоследствии (Сергеем Юльевичем в том числе), дескать, мера была введена ради уменьшения народного пьянства, – перво-наперво она приносила доход. Спору нет, открыли столько-то чайных взамен кабаков, и комитеты народной трезвости зашевелились, и улучшилась пригодность питья, только в море водки, залившей Россию, было все это каплей. Не больше. А главное, если не лицемерить, заключалось в выручке для казны, в пьяном бюджете…» .
Вызывали вопросы и темпы проведения реформы. Если для К.С. Добровольского «мудрое правило, примененное графом Витте о постепенности проведения реформы», было неоспоримым , то у многих современников вызывала сомнения целесообразность быстрого расширения географии винной монополии . Анализ документов Государственного Совета показывает, что уже с 1 июля 1896 года, не дожидаясь результатов опыта заволжских губерний, винная монополия была распространена на девять юго-западных губерний: Бессарабскую, Волынскую, Екатеринославскую, Киевскую, Подольскую, Полтавскую, Таврическую, Херсонскую и Черниговскую.
С 1 июля 1897 года казенная монополия была введена в шести северо-западных губерниях: Виленской, Витебской, Гродненской, Ковенской, Минской и Могилевской, – а также в Смоленской губернии. С 1 января 1898 года питейная реформа была распространена на территорию десяти губерний Царства Польского (Привисленского края), четырех губерний Северного края (Санкт-Петербургской, Новгородской, Псковской, Олонецкой) и в Харьковской губернии. Таким образом, в течение 1895–1899 годов реформа охватила 35 губерний, то есть почти половину европейской России.
Однако на этом процесс не завершился. С 1 июля 1900 года казенная продажа питей перекинулась еще на семь губерний (Курляндскую, Лифляндскую, Эстляндскую, Воронежскую, Курскую, Ставропольскую и Черноморскую) и на область Войска Донского. А с 1 июля 1901 года винная монополия была введена в Архангельской, Астраханской, Владимирской, Вологодской, Вятской, Казанской, Калужской, Костромской, Московской, Нижегородской, Орловской, Пензенской, Рязанской, Саратовской, Симбирской, Тамбовской, Тверской, Тульской и Ярославской губерниях и в Уральской и Тургайской областях. География реформы расширилась до 61 губернии и 3 областей. И, наконец, с 1 июля 1902 года винная монополия функционировала уже в 63 губерниях (к зоне казенной монополии добавились Тобольская и Томская губернии) и 8 областях (прибавились Терская, Кубанская, Дагестанская, Акмолинская и Семипалатинская) . Казенная монополия не распространялась только на Закавказье, среднеазиатские владения империи, Приамурскую и Камчатскую области. За период 1895–1903 годов было введено около 500 очистных складов, устроено свыше 30 000 казенных винных лавок, привлечено на службу около 65 000 человек .
Экономический эффект не заставил себя долго ждать: уже в 1897 году, несмотря на расходы, связанные со строительством казенных винных складов и лавок, валовой доход от продажи водки составил 52 млн рублей. В дальнейшем эта прибыль неуклонно росла и ко времени ухода Витте с поста министра финансов достигла 365 млн рублей в год. В начале 1900-х годов доля питейного дохода составляла около 28 % всех обыкновенных бюджетных поступлений . Тем не менее проблема увеличения доходов казны – вечная проблема государства – на фоне экономического роста того времени не представлялась насущной. Ее можно было рассматривать как получение дополнительных, но не жизненно важных доходов казны.
Заключительный акт введения питейной монополии в стране планировалось провести 1 июля 1904 года (закон от 26 февраля 1901 года), распространив ее на Восточную Сибирь. Но 16 августа 1903 года Николай II отстранил С.Ю. Витте от обязанностей министра финансов, назначив на его место Э.Д. Плеске. В самом начале 1904 года произошло еще одно событие, коренным образом повлиявшее на питейную монополию. 27 января с атаки японских миноносцев русской эскадры на внешнем рейде Порт-Артура началась русско-японская война. Во многих областях Российской империи были введены ограничения на продажу «высших питей», тогда как в Енисейской и Иркутской губерниях, наоборот, питейная монополия с 1 июля 1904 года была только введена. С началом войны новый министр финансов В.Н. Коковцов несколько изменил направление монопольной политики, главным образом с точки зрения фиска. Речь идет о ценовой политике: «была назначена цена на вино, которая доступна всему населению, не разорительна для него» . Также почти вдвое было увеличено число винных лавок, результатом чего стал новый виток пьяного разгула.
Декларируя в качестве главной цели реформы уменьшение народного пьянства, правительство не ставило «сверхцели» «общего отрезвления народа». Задача винной монополии была гораздо скромнее – установить внешние, законодательные преграды для пьянства .
Хотя винокуренная промышленность была оставлена в руках частника, для каждого завода, производившего винокурение из хлебных припасов и картофеля, были установлены лимиты.
Кроме того, до двух третей заготовки спирта в каждой губернии обязательно сдавалось в казну по установленным ценам, а оставшуюся часть можно было вывозить за пределы района казенной продажи. Законодательство оставляло и другие возможности для обходного маневра. Спирт в объеме двух третей годовой потребности района приобретался у местных винокуренных заводчиков района питейной монополии по фиксированным ценам, ежегодно устанавливаемым министром финансов. Остальной спирт покупали с торгов. Если торги срывались или заявленные на них цены оказывались достаточно высокими, спирт приобретали обычным способом. Подобная схема была введена для удешевления продукции винных складов.
Выносная торговля казенным вином разрешалась из ренсковых погребов с разрешения управляющего акцизными сборами по согласованию с губернатором (в 1898 году было дано 110 таких разрешений). Распивочная продажа казенного вина производилась в заведениях трактирного типа (трактирах, гостиницах и постоялых дворах) и в буфетах в запечатанной посуде по цене казенных винных лавок. Но одновременно разрешалась продажа вналив из графинов по вольной цене, но только в первоклассных ресторанах и гостиницах с разрешения министра финансов (в 1898 году таких заведений было 130). Также министр финансов разрешил ряду ренсковых погребов в Петербурге и в привисленских губерниях распивочную продажу (в 1898 году такое разрешение получили 37 погребов).
В местностях, где существовало собственное виноделие, в 1898–1900 годах была разрешена, в виде опыта, выносная торговля русским виноградным вином из фруктовых и мелочных лавок. Выносная торговля пивом не притеснялась, а открытие пивных лавок с распивочной продажей разрешалось по согласованию управляющего акцизными сборами с губернатором в городах и внегородских местностях, где по населенности, промышленному и торговому значению или «по привычкам населения» была надобность в таких лавках и не имелось сомнений, что они не превратятся в места спаивания населения. В губерниях, где вводилась казенная продажа питей, все водочные изделия частных заводов (только из ректификованного спирта) допускались к продаже на комиссионных началах, то есть бралась комиссионная плата. Эти напитки, помимо казенных винных лавок, могли продавать те содержатели частных мест продажи, которые получили разрешение на торговлю крепкими напитками.
Продажа крепких спиртных напитков разрешалась только в строго определенное время. Например, в обеих столицах и в крупных городах страны – с 7 часов утра до 10 часов вечера. В сельской местности торговля в апреле-августе начиналась в 10 часов и заканчивалась в 22 часа, а в остальное время – в 20 часов. В воскресные и праздничные дни в селениях продажа спиртных напитков велась в апреле-августе до 20 часов, а в зимнее время – только до 18 часов. В заведениях трактирного типа в городах спиртным торговали до 23 часов, а вне городов – до 22 часов. Нельзя было торговать крепкими напитками в пяток Страстной недели, в первый день Пасхи и в первый день Рождества Христова. Также запрещалась торговля во время сельских и волостных сходов, в период разбирательства в волостных судах (если заведение находилось менее чем в 250 саженях от места схода или суда) и в местах расположения призывных участков . Хотя на практике, как мы это увидим ниже, все это зачастую нарушалось при явном попустительстве местных властей. Более того, существовали и другие возможности обходить винную монополию, например контрабандный ввоз вина из немонопольных губерний. Так, из Тобольской губернии в Пермскую водка завозилась дешевле на 2 рубля 40 копеек с ведра. Но чаще всего не вино ввозилось, а рабочий люд сам уходил пьянствовать «за границу» .
С 1893 года большая группа ученых под руководством Д.И. Менделеева, ряд государственных деятелей и ведущих юристов во главе с А.Ф. Кони взялись за всестороннюю разработку системы эффективного государственного контроля над качеством спиртных напитков. В этих целях и был разработан известный 40-градусный водочный стандарт. Выбор стандарта крепости в 40° не был случаен. Научные изыскания Д.И. Менделеева свидетельствовали, что только сорок частей спирта по весу дают в растворе сбалансированную смесь гидратов. Только при такой вязкости раствора водка не будет ни водянистой, ни, наоборот, слишком крепкой.
По существу, введение стандарта на водку в 1895 году стало поворотным моментом в истории русской водки вообще. Дело в том, что в России до конца XIX века водкой считали настойки: как цветные (на травах и ягодах), так и перегнанные (ароматизированные и прозрачные). Если в водку добавляли сахар или другие сладкие вещества, она получала название «ратафия», если водку перегоняли несколько раз и получался крепкий (около 60 градусов) напиток, его называли «ерофеичем». В России старались не пить простой водный раствор спирта, предпочитая такие водки, как анисовая, березовая, вишневая, грушевая, дынная, ежевичная и многие другие. Старый русский алкогольный термин «горькое вино» означал водку, перегнанную с горьковатыми травами: полынью, почками березы, дуба, ивы или ольхи. Конечно, это не значит, что пили исключительно сдобренные вкусовыми или ароматическими веществами водки. Пили и простые водки, из спирта и воды, но это были самые дешевые и «не достойные» уважающего себя человека напитки.
Закрепилось же понятие русской водки как прозрачного водного раствора спирта благодаря широкому освещению всех мероприятий, проводимых правительством по подготовке питейной реформы. После 1895 года все частные фирмы, даже в тех регионах, где еще не началась реформа, перешли в своем ассортименте на монопольный стандарт, что тоже сыграло свою роль в создании «монопольного» образа русской водки среди простого народа.
Согласно новому законодательству, спирт и вино крепостью не менее 40 градусов продавались только в очищенном перегонном виде. В результате принятых мер ректификованный спирт стал во второй половине 1890-х годов предметом широкого потребления. Многочисленные корреспонденты с мест сообщали, что простой народ хвалит водку за ее доброкачественность. Именно поэтому крестьяне, главные потребители водки в Киеве, не жаловались на ее удорожание, так как «водка стала хорошей и без недолива, как раньше». А из Екатеринославской губернии радостно сообщали, что «водку пьют чистую, известного градуса, без всяких вредных примесей, и от нее на другой день не болит голова и не тянет опохмелиться». Хотя нередко рабочим нравилось не столько качество водки, сколько порядок в казенных винных лавках и особенно вежливое обращение: «Что угодно?» . Тем более, что не везде и не всегда качество «казенки» изменилось в лучшую сторону. Помимо слухов об отравлениях некачественной казенной водкой и сообщений о случаях продажи «невозможно скверно очищенной водки», когда в бутылках обнаруживался даже сор , корреспонденты отмечали и невысокое качество подорожавших напитков в целом: «только 7-рублевое вино бесспорно хорошо, не хуже бывшей петербургской очищенной водки, и в мелкой посуде дешевле последней. Столовое ни по вкусу, ни по мягкости не соответствует своей высокой цене (10 рублей), почти ничем не отличается от семирублевого и значительно хуже, например, бывшей Олимпийской завода Калашникова, но много ее дороже» .
Расчеты Министерства финансов предусматривали следующие цены на водку: вино низшей очистки (обыкновенное) 40° – 7 рублей за ведро в Санкт-Петербургской, Оренбургской и Олонецкой губерниях, и в части Пермской, Уфимской и Самарской губерниях – 8 рублей за ведро; вино высшей очистки (столовое) 40° – по 10 рублей за ведро. Вино обыкновенной очистки 57° продавалось в губерниях Привисленского края, в северо-западных, юго-западных и части южных губерний по 10 рублей за ведро. При том, что средняя себестоимость одного ведра монопольного вина в 40 o составляла 2 рубля 24 копейки, акциз – 4 рубля, а средняя продажная цена – 7 рублей 75 копеек, средняя чистая прибыль на одно ведро выходила в сумму не менее 1 рубля . Понятно, что фискальные интересы казны volens-nolens входили в противоречие с идеей народной трезвости.
Стратегия № 2: в заботах о народной трезвости
Вместе с введением винной монополии правительство создало попечительства о народной трезвости, задачей которых было «ограждение населения от злоупотребления крепкими напитками» и борьба с тайною продажею вина – корчемством. На начавшие функционировать с 1895 года попечительства возлагались масштабные задачи. Во-первых, они могли ходатайствовать перед правительственными органами о мероприятиях, способствующих уменьшению пьянства, и оказывать содействие учреждениям и частным обществам, деятельность которых направлена на народное отрезвление. Во-вторых, попечительствам дозволялось самостоятельно и совместно с полицейскими органами осуществлять надзор за правилами торговли крепкими напитками как в заведениях, содержавшихся частными лицами, так и в казенных винных лавках. В-третьих, на них возлагалась обязанность распространять среди населения здравые понятия о вреде неумеренного потребления крепких напитков, а также организовывать для населения мероприятия, дающие возможность проводить свободное время вне питейных заведений – в чайных, столовых, читальнях при чайных, в библиотеках. В-четвертых, попечительства должны были принимать меры по лечению страдающих запоем: организовывать собственные специальные больницы, амбулатории, издавать брошюры и листки для распространения в народе убеждения о вреде пьянства и необходимости обращаться к врачам и в больницы, а также выяснять значение некоторых народных средств для лечения от пьянства . Но, с другой стороны, казенный интерес заставлял попечительства о народной трезвости пропагандировать не полное воздержание от употребления алкогольных изделий, а лишь «умеренное питие».
Министерство финансов в 1897–1898 годах неоднократно обращалось к губернаторам, архиереям и другим представителям местных властей и общественности с просьбой дать отзыв о результатах проводимой реформы. Такие отзывы, отмечавшие некоторое улучшение санитарно-гигиенической ситуации, сокращение преступности на почве пьянства и даже улучшение поступления средств в казну и рост сбережений в сберегательных кассах, действительно поступали. Министерство, борясь с нападками на реформу, издало даже специальную книгу – «Отзывы о результатах введения казенной продажи питей, поступившие в Министерство финансов от начальников губерний и других лиц».
Но на практике все было не столь идеально. Чайные и библиотеки не выдерживали конкуренции с трактирами. К тому же попечительства не могли вести активную борьбу с пьянством, так как уже в самой их организации были заложены элементы разложения. В состав попечительств входили прежде всего правительственные чиновники, безотносительно к тому, были они трезвенниками или пьяницами. В помощь им привлекались так называемые «члены-соревнователи», лишенные каких бы то ни было прав. Деятельность попечительств была непопулярна среди населения и в большинстве случаев сводилась к простым отпискам и канцелярщине. Какое влияние могли иметь читальни в стране, где подавляющее большинство народа было неграмотно? Также не могли сократить пьянство театры и зрелища, так как население не признавало никаких развлечений без спиртного . Например, из Бобруйска сообщали, что «чайная попечительства посещается весьма мало, преимущественно приезжим людом, а остальное население охотно пьет водку в притонах» .
Не помогали ни просветительские меры, ни переданный в распоряжение губернских управлений особый денежный кредит для вознаграждения лиц, обнаруживших тайные винокуренные заводы и нарушения по выделке и продаже крепких напитков. С 1904 года, когда главная цель питейной реформы – уменьшение народного пьянства – отошла на задний план, и без того небольшой годовой бюджет попечительских комитетов уменьшился с 4 млн до 2,5 млн рублей. По политическим соображениям многие библиотеки и чайные, устроенные попечительскими комитетами, были упразднены. Более того, в некоторых районах упразднили и сами комитеты. Зато активно начало разрастаться шинкарство. Но акцизное ведомство, усиленно занимаясь фискальной частью, не боролось с этим явлением, перекладывая все проблемы на ведомство полицейское.
Конечно, потребление монопольных питей по стране было крайне неравномерным. По статистическим данным Министерства финансов за 1900 год, среднее ежегодное потребление водки в европейской России за 1897–1899 годы по сравнению с 1895–1896 годами несколько возросло (с 0,57 до 0,60 ведра). За это же время оно несколько сократилось в Польше (с 0,46 до 0,41 ведра) и сильно возросло в Сибири (с 0,29 до 0,51 ведра). Увеличение потребления алкоголя в Сибири, вероятно, было связано с резким притоком из Европейской части страны переселенцев в связи с постройкой Транссибирской магистрали. Среднее годовое потребление водки (50 % алкоголя) на душу населения за 1904 год (в литрах) выразилось уже в таких цифрах (1 ведро=12,3 литра):
Дания – 13, 3 Австро-Венгрия – 10, 3 Германия – 8, 0 Голландия – 7, 8 Франция – 7, 78 Швеция – 7, 0 Бельгия – 5, 9 Соединенные Штаты – 5, 5 Швейцария – 5, 2 Россия – 4,9 Великобритания – 4, 3 Норвегия – 3,2 Италия – 1,44 литра.
Что касается потребления пива, то в Норвегии его уровень составлял 17,8 литра, в Соединенных Штатах – 57,7 литра, а в России только 3,8 литра. Италия потребляла пива всего 0,69 л, но компенсировалось это потреблением вина – 98,8 л на душу населения, в то время как Россия потребляла виноградного вина не больше Германии (6,14 л) или Австро-Венгрии (16,8 л) .
Но статистика, которая, по выражению Ильфа и Петрова, «знает все», – это только одна сторона медали. Не зря британский премьер Дизраэли говорил, что «есть три способа обманывать людей: уклончивый ответ, прямая ложь и статистика». Говоря о статистике потребления спиртного на рубеже веков, «приходится довольствоваться анкетными данными и отдельными случайными наблюдениями и отзывами единичных лиц» . Но здесь и кроется «статистическая ловушка». Во-первых, анкетный опрос дает не типичный материал, так как на анкеты отвечают или непьющие, или малопьющие, а остальные отказываются отвечать. Во-вторых, данные земских бюджетов о душевом потреблении резко расходятся с цифрами монопольной статистики. В-третьих, не дает цельной картины и учет приходно-расходных записей самих крестьян в течение года, так как на крестьянскую семью приходится немало такого вина, которое не покупается, а выпивается за чужой счет: при общественных попойках на сходах, при помочах, свадьбах, крестинах, похоронах, при имущественных сделках («могарычи»). С другой стороны, во многих этих случаях, и непьющей семье приходится нести расходы на спиртное. Есть и еще одно соображение. Если верить монопольной статистике, то города пьют в 10 раз больше, чем деревня. На самом деле, цифры говорят не о том, сколько потреблено, а о том, сколько продано вина городскими заведениями, так как город является не только потребителем, но и главным поставщиком его для деревни.
Пугало другое. В конце XIX – начале XX столетия в структуре потребляемых россиянами напитков водка составляла 89,3 %, тогда как вино – 3 %, а пиво – 7,7 %. Для примера, в это же время в структуре мирового потребления алкоголя водка составляла 34 %, пиво – 27 %, а вино – 39 %. Комментарии, что называется, излишни. «Зло нашей страны, – писал В.М. Бехтерев, – заключается в том, что огромная масса потребляемого спирта предоставляется населению в крепком растворе, в виде 40 % водки». На необходимость ограничения производства крепких спиртных напитков в целях профилактики пьянства указывал и другой крупнейший русский психиатр С.С. Корсаков: «Нужно способствовать распространению слабых виноградных вин, потому что, как показывает опыт, где население употребляет почти исключительно слабые вина – там алкоголизма меньше».
И еще одно настораживающее обстоятельство: «Русская «пьющая» душа ведро водки в год потребляет, и это не значит, что нутро больше не вынесет и что ведро есть предельная величина душевого водочного потребления. В русскую глотку и три ведра с успехом войдут, и не объем посуды предопределяет количество потребляемого продукта, а объем кошелька здесь роль играет. Пьет мужик ведро не потому, что ведра ему довольно, – будь водка дешевле, с тремя ведрами справится, – всего 8 рублей, а потому, что может уделить из своего бюджета на водку, что и равняется возможности ведро приобрести» . Как говорится, иностранцу никогда не понять, почему для русского одна бутылка в самый раз, а две уже мало. Важен не размер затрат на водку, а именно пьянство.
В пристрастиях как горожанина, так и, в особенности, жителя сельской местности с водкой на равных (и то не всегда) мог конкурировать только традиционный российский напиток – самогон. У нас в стране под этим словом в разные времена подразумевалось различное содержание. До появления на Руси кабака самогоноварение было синонимом винокурения. Затем постепенно самогоноварение для продажи превращается в глазах государства в преступление; что же касается «самогона для себя», то его варили в деревнях повсеместно, и властями это практически не преследовалось.
К середине XIX века понятие «шинкарство» становится синонимом запретной, «из-под полы», торговли алкоголем, а «корчажничество» – синонимом запретного изготовления самогона. Во второй половине столетия эти явления стали широкомасштабными и типичными для всей страны. Например, в Сибири водка продавалась тайно на приисках и поблизости от них, а кордонные казаки были не в состоянии усмотреть за провозом вина по приисковым дорогам. Число спиртоносов в тайге увеличивалось, несмотря на все попытки пресечь тайный промысел. Были даже попытки ввести для рабочих специальные винные порции, обсуждался закон о том, чтобы не было питейных заведений ближе чем за 50 верст от прииска. Но искоренить торговлю и изготовление водки на приисках власти так и не смогли. Часто сами золотопромышленники корчажничали и занимались шинкарством на своих собственных приисках, порой получая больше прибыли от этого занятия, чем давала добыча золота на руднике. Только на рубеже XIX–XX веков, когда началась хорошо организованная государственная винная монополия, самогоноварение в Европейской части нашей державы почти исчезло. Однако в Сибири в связи с большим потоком переселенцев это явление не угасало.
Вряд ли можно понять алкогольную ситуацию в России без учета «пьяного календаря». Современники отмечали эту «самобытность» русского народа, который легко переходил из одной крайности в другую – из пьяного разгула к полному воздержанию. «Любопытная черта русского человека: он способен все дни Масленой объедаться вплоть до 12 часов ночи прощеного воскресенья, с тем, однако, чтобы с последним ударом маятника сказать «стоп» и сразу перейти на лук, квас и редьку» . Особенно это характерно для деревни. Если не возникало внешнего повода для выпивки, крестьянин был спокоен и не испытывал тяжелого чувства от неудовлетворенного тяготения к алкоголю. Но уж если представился случай, то выпивали обязательно, «редко, но метко», иногда безобразно – до потери человеческого образа:
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется -
Шумит, поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и целуется,
У праздника народ!
Умны крестьяне русские,
Одно не хорошо,
Что пьют до одурения:
Во рвы, в канавы валятся -
А исчезал повод – и мужик резко прекращал пить, входил в обычную колею своей трудовой жизни. Потребление спиртного находилось в значительной зависимости от церковного календаря. При этом влияние праздников в городах выражается заметнее, чем в деревнях. Городское население отмечало каждый значительный церковный праздник, тогда как деревенское – почти исключительно престольные. Конечно, если высший и средний классы горожан не были склонны ограничивать себя в течение даже Великого поста, то этого нельзя сказать о простонародье. Но, с другой стороны, уменьшение продаж касалось только крупной посуды, тогда как продажа спиртного в мелкой посуде трудно поддавалось воздействию какого-либо фактора вообще. Например, в Пензе периодами усиленной виноторговли являлись масленица, пасхальные праздники, время ярмарки и прочие «знаменательные» даты. Что касается колебаний дневного расхода вина, то он сильно увеличивался по базарным дням и в предпраздничные дни, так как в праздники лавки не торговали, а в прочие дни недели продажа вина шла очень равномерно. Хотя в праздники, когда казенки были закрыты, пьяных бывало даже больше, чем в будни: для того, кто хотел напиться, это не являлось помехой. Закрытые лавки представляли неудобство только для тех, кто потребление водки не ставил целью своего существования .
В деревне пьянствовали в основном в осенние праздники – в пору свадеб. Масленица на селе действительно была «широкой» – с широким размахом бесшабашной пьяной гульбы, так как к масленице приурочен целый ряд народных обычаев, которые необходимо соединялись с обильною выпивкой и пренебрегать которыми было нельзя. «Мы, русские, самобытны, и меры для нашего жизненного уклада должны быть самобытны, соответствуя бытовым условиям…» . На Пасху же не принято гулять так, как гуляли на масленицу или на свадьбах. Для Пасхи никакого питейного ритуала не было положено: пили, главным образом, на разговление, каждый в своей семье, а обмен визитами, столь распространенный в городе, практиковался в деревне лишь в тесном кругу близких лиц.
Особенно широко справлялись многочисленные в сентябре престольные праздники. Начинались также приготовления к свадьбам – сватовство и связанные с ним «запои». Массу поводов для запоев создавало и обилие имущественных сделок. Помимо традиционного усиления базарного пьянства, появляется и новый повод для выпивки – на мельницах и дранках при помоле хлебов и обработке крупы. Зачастую сами мельники заманивали клиентов соблазном выпивки, обменивая часть привезенного зерна на спиртное. Молодежь начинала гулять на посиделках и в виду приближающегося срока набора рекрутов. По заведенному обычаю каждый рекрут с сентября и до поступления в солдаты «гулял» вместе с товарищами, то есть, другими словами, пьянствовал и хулиганил. Особенно усиливалось пьянство перед самым набором. В некоторых сельских обществах организовывались грандиозные попойки на общественные средства при отправке рекрутов в города. Да и принятые рекруты, возвращаясь в деревню недели на две перед поступлением в войска, завершали свои гулянки усиленным пьянством в течение отпущенного срока.
Но самым пьяным месяцем в году в земледельческих местностях России был октябрь, на который приходилось наибольшее число свадеб, сговоров, или «запоев», на предстоящие ноябрьские свадьбы. Свадебные торжества обычно сопровождались ужасным пьянством. Все моменты свадебного ритуала полагалось сопровождать угощением, центром которого являлась, конечно, водка. Начинали пить еще задолго до свадьбы: при сватовстве, при сговорах, которые получили название «запоев» или «пропоев», при смотринах и на девичниках. Но подлинно грандиозных размахов пьянство достигало в день свадьбы, когда каждый считал обязанностью не просто выпить, а напиться. «Самобытность» заставляла думать, что чем шире пьяный размах, тем почетнее свадьба и тем счастливее будут молодые. Если учесть все вино, которое выпивалось на крестьянской свадьбе среднего достатка, то получалось не менее 10 ведер. Но, кроме того, на свадьбу брали от 1 до 5 ведер пива, 1/4-1/2 ведра виноградного вина, к которому добавляли для «забористости» водку, а также варили брагу. В пьяном угаре обычно проходили и следующие два дня (а при богатой свадьбе все 4–5) после свадьбы. В это время выпивалось не только все приготовленное хозяевами вино, но и прикупленное самими гостями в складчину . Затем наступал период похмелья, который для многих участников свадьбы продолжался не одни сутки.
Деревенская жизнь давала гораздо больше поводов к выпивке, не связанных с праздниками. Был широко распространен обычай устраивать так называемые «помочи», особенно в июле и августе, когда требовалась спешная уборка урожая, и в апреле, при пахоте и севе. На помочах пили все: и старый, и малый, и мужики, и бабы – а непьющий часто приводил к пиршеству кого-нибудь пьющего из своей семьи. Например, за сыном иногда тянулся и отец, не бывший на работе. Хозяин ставил на обед, после работы, вина столько, чтобы всех напоить допьяна: на каждого мужика в среднем от 1 до 2 бутылок вина. Понятно, что после такой порции на другой день требовалось опохмелиться. Выпивкой сопровождался и любой подряд на работу: «Хотя сумерки уже спустились, тем не менее на окраине села солдатики пели песни; в другом конце парни и девки водили хороводы. У кабаков стояли обозы, и здоровые возчики прямо чайными стаканами пили водку, закусывая кусками черного хлеба с солью, тут же стоял краснощекий красивый подрядчик, уговаривавший кучку рабочих помочь ему в работах, обещаясь выставить ведро водки» .
При таких масштабах и объемах пития грань между привычкой к употреблению водки и алкоголизмом становилась весьма условной. Очевидно, что вопрос – с точки зрения усиления народного пьянства – не в том, сколько денег тратилось на водку, а в том, сколько водки употреблялось. Если статистика не фиксировала увеличения среднего потребления на отдельную статистическую душу, то рост пьянства был очевидным. Та часть населения, которая становилась культурнее, начинала меньше пить, зато другая часть, наверстывая казенный акцизный недобор, пила за двоих. Понятно, что, имея под рукой бутылку, слабый на водку человек едва ли ограничится рюмкою, а будет тянуть до дна. Рабочий, привыкший, идя с обеда или на обед, выпить малый шкалик, отпив рюмку, бутыль сам допьет, или еще кому предложит разделить с ним своеобразный «обряд».
Дореволюционные исследователи алкогольной проблемы признавали: «мы не имеем мало-мальски цельной, полной картины народного пьянства» , – однако отмечали, что в деревне пьянство распространено даже среди женщин и детей. Случалось, что родители сами приучали детей к вину: «Обычай родителей давать детям спиртные напитки у нас сильно распространен во всех классах населения. В низших сословиях детей начинают приучать к водке уже в грудном возрасте, давая сначала по каплям, затем по наперстку и восходя постепенно до рюмок. Делается это с благою целью, так как в простом народе сильно распространено поверье, что если маленьким детям давать водку, то, сделавшись взрослыми, они не будут пьяницами» . Воистину, благими намерениями вымощена дорога в ад. Определенный к Покровской церкви в селе Нахабино отец Сергий рассказывал: «Я застал среди моих прихожан поголовное пьянство – пьянствовали даже подростки» . В назидательном рассказе Е. Баранова «Первая рюмка» описан случай, как в питейный дом под вечер зашли двое пожилых приятелей с сыном одного из них и, распив вторую сороковку, заставили мальчика выпить рюмку водки, а «через семь лет выросший Колька стал пьяницей» .
В селе Нахабино Звенигородского уезда Московской губернии священник Сергий Пермский учредил в 1891 году общество трезвости, благодаря которому в последующие годы село превратилось в настоящий пункт паломничества алкоголиков. В личных впечатлениях и набросках И. С. Орлова (впервые изданных в Москве в 1899 году) сохранились весьма колоритные портреты горьких пьяниц, надеявшихся обрести трезвость под влиянием духовного напутствия местного батюшки. Один из них, «… еще молодой, приземистый, коренастый, лет 30-ти, человек, с еле пробивающимися усиками», – деревенский живописец, который «едва стоял на ногах, – так был пьян». Его пьяные «монологи-исповеди» иллюстрируют достаточно типичную для российской деревни историю человека, который постепенно опустился на самое социальное дно: «В деревне у меня большой надел, дом был хороший. Все развалилось, разрушилось. и все это водочка наделала. Себя образумить не могу. У кого рожь – у меня лебеда; у кого дом – у меня развалины; у людей и корова и барашек, маленький теленочек, всякая птичка и яичко, а у меня – сороковушка водки в руке. Эх, барин, барин! Проклятая эта водка, никого не щадит. Вот теперича я: руки у меня золотые, по два с полтиною в день получаю, а все ничего нет, а как запью, так и остальное пропало. Хозяин дал своих 5 рублей. «На, – говорит, – поезжай в Нахабино, помолись и выкинь дурь»». .
Немало таких примеров давала и художественная литература. Герой опубликованного в «Вестнике трезвости» рассказа «Горе тетки Феклы», прежде работящий, степенный мужик Петр начал все чаще и чаще искать утешения в чарке вина: «Хозяйство их стало быстро разоряться; лошадь и корову взяли за долги, а Петр, по мере того как рушилось хозяйство, становился все беспечней и наконец, махнув на все рукой, свалил почти все работы на жену, стал чаще пропадать из дому, и в то время как бедная баба билась, как рыба об лед, изнуряя себя на поденной работе, он с беззаботным видом обеспеченного человека заседал в веселой компании в кабачке у хромого «Игната Лазарыча», первейшего плута». Чего только не делала Фекла: «спрыскивала сонного хмельного Петра «наговорной водицей», ходила тайно от мужа за пятнадцать верст в село Преображенское за советом к знахарю Никитичу»… Но все старания ее остались тщетными .
Опускаясь все больше, такой пьяница тащил из дому все, что попадется под руку, даже последнее пальтишко, которое попеременно надевали дети. А пьяному, как говорят в народе, море по колено. Вот полуанекдотическая литературная история (которая нередко имела место и в реальной жизни) некоего Грицко, который продал в городе муку и купил себе хорошие сапоги. Традиционное обмывание покупки закончилось тем, что он напился допьяна и едва выбрался из города, но скоро не смог идти, упал на дороге и заснул. Прохожий шел мимо, польстился на новые сапоги, снял их и был таков. Ехавший под вечер домой мужик из того села, откуда был Грицко, стал будить односельчанина, и между ними завязался диалог: ««Вставай, – говорит, – Грицко!» – «Да еще рано», – говорит Грицко. «Да какой тебе рано?» – «Прочь, говорю тебе!» – сказал сердито Грицко. – «Ишь, еще сердится, возьми хоть ноги-то с дороги, дай проехать». Взглянул Грицко на свои ноги и видит, что нет сапог, и говорит: «Это не мои ноги, мои в сапогах!»» . Все хорошо, что хорошо кончается. В жизни нередко бывало и так, что человек, свалившись пьяным в зимнее время, обмораживал ноги или вообще замерзал, как это ярко и образно показал А. Одоевский в назидательном рассказе «Демьян калека». Крестьянин, приехав зимой в город по торговым делам, вместе со старыми приятелями зашел в питейный, чтобы обмыть продажу овса. Напившись до потери сознания, отморозил ноги и стал нищим .
Замечено, что алкоголиков – людей с явно выраженным, болезненным пристрастием к вину, пьянствующих постоянно, при всякой возможности или в периоды запоев, – больше было среди тех, кто занимался ремеслами (сапожники, кузнецы и прочие) и отхожими промыслами. Наверное, именно это обстоятельство зафиксировала русская поговорка «пьет, как сапожник». А «горький пьяница» не имел сколько-нибудь выраженных профессиональных особенностей. Пристрастие к спиртному унифицировало облик пропойцы: «Кое-как мы догоняли и обгоняли группы пешеходов, с той же печатью беспробудного пьянства на лицах. Некоторые шли с гармониками, останавливались, выпивали и пускались в пляску. Многие одеты в рубище; другие, кроме белья, разорванного, грязного, ничего на себе не имели. Небритые, без фуражек, с всклокоченными волосами, подчас с синяками на лице, босиком, – они имели ужасный вид» .
А вот весьма разношерстная публика в Нахабино: «Впечатление такое, будто специально посылались люди по грязным московским кабачкам и захудалым деревенским шинкам, чтобы выбрать сюда из ютящегося в них сброда самое что ни на есть скверное и последнее. Этот сброд состоял из подонков кабачков… Вот деревенская баба с подбитыми глазами, в рязанской поневе и лаптях; вот плохенький мужичонко в посконной рубашке и шароварах, в лаптях и деревенской шляпе, напоминающей наш цилиндр. У него костюм, в котором обыкновенно художники изображают крестьян на поле во время посева. Вот одетый в пиджак и брюки на выпуск какой-то приказчик: руки и голова у него дрожат от пьянства; лицо его бледно, оловянные глаза пугливо озираются по сторонам, а сам он конфузливо жмется к колонне, украшенной незатейливыми орнаментами. А вот наши москвичи – портные, сапожники – без фуражек, босиком, с всклокоченными волосами; у многих рубашка грязная и разорвана. У кого синяки под глазом, у кого шрам на лице. Рядом с ними переминается франтовато одетая «одна из этих» с намалеванным лицом, на которое непомерное пьянство наложило свою печать» .
Очень глубоко пьянство укоренилось среди фабрично-заводского населения. Факты свидетельствуют, что в среде городских рабочих алкогольный вопрос заявлял о себе особенно громко, принимая формы довольно своеобразные и нетипичные для остальной части городского и, тем более, деревенского населения. Конечно, от власти «народного этикета» не свободен и последний бедняк в деревне, но там все-таки преобладало потребление спиртного «баловства ради», по случайным поводам: от усталости, в дороге, с похмелья, по болезни, скрасить жизнь, угостить кого-либо и т. п. Пьянство по болезненной привычке к вину было скорее городским или пролетарским и питало распивочную торговлю в трактирах и тайных шинках. Регулярные потребители, привыкшие выпивать систематически, но не до состояния опьянения, а «для здоровья и аппетита», встречались только в среде зажиточного крестьянства и крайне редко .
Статистические исследования того периода показали, что активная тяга к алкоголю была характерна для людей с самыми низкими доходами. Но и у людей со средним уровнем дохода увеличение материального достатка сопровождалось ростом расходов на алкоголь. Усиливали тягу к алкоголю и большие физические нагрузки. В городах отмечалось обилие регулярных потребителей (фабрично-заводские рабочие, ремесленники и извозчики), пропивающих от 1/3 до 1/2 своего заработка. Но ведь и деревенская обстановка часто благоприятствовала потреблению вина. Была выявлена годовая, пятилетняя и десятилетняя цикличность в потреблении алкоголя. Проведение статистических широкомасштабных исследований с привлечением параметров производства и продажи алкоголя, доходов казны, данных вытрезвителей, семейных бюджетов разных слоев населения, а также разбивка данных по географическим, климатическим зонам, промышленным и сельским районам фактически не давали ответа о причинах повышенной алкоголизации российского общества в конце XIX – начале ХХ века.
Пьянство в «колоссальном виде» существовало и до введения монополии. Старики говорили, что «в семидесятых годах количество пьяных в Петербурге было несравненно велико с нынешним временем, но хулиганства в России не было» . Следствием тектонического социально-экономического и политического сдвига на рубеже столетий, ускоренной модернизацией западного типа (вестернизацией), независимо от введения винной монополии, стало усиление бунтарства и пьянства. Российское традиционалистское общество, столкнувшись с «капиталистической угрозой», привычно направляло свою энергию вовне – в «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», и внутрь – в не менее бессмысленный процесс «социальной наркотизации».
В народной притче отшельнику, нашедшему в лесу хмель, открывается «сила» последнего: «Если кто выпьет с похмелья рюмку, потом захочет и другую, а дальше начнет пить больше и больше, пока совсем не напьется, и я отниму от него в то время все доброе, и вложу в душу греховные помыслы, и доведу его до глубочайшей погибели, сделаю его гордым и ленивым, напущу на него расслабление, и начнет он говорить всякие непристойные слова, будет к каждому приставать и браниться» . Действительно, к концу XIX века культура потребления алкоголя в крестьянской, рабочей, обывательской и купеческой средах стала очень низкой. В определенной мере это объясняется запрещением пить водку на месте продажи, что сделало питие уличным явлением со всеми вытекающими отсюда последствиями. Купленную водку пили на улицах, уносили ее не только домой, но и на работу, то есть пьянство приобретало перманентный характер .
В корреспонденции из районов казенной продажи вина отмечалось массовое распитие спиртных напитков на улицах. Например, в Оренбурге «безобразия около казенных лавок стали, очевидно, так велики» (пьяные «бесцеремонно садятся на крыльца ближайших домов, перебраниваясь самыми площадными словами и горланя песни»), что один из домовладельцев, в доме которого помещалась казенная лавка, сделал на воротах надпись: «пить вино во дворе строго воспрещается». Более того, в городе «потребители уже не только выпивают купленную водку у соседнего забора, но и располагаются на спанье» . В Екатеринбурге «рабочие и мастеровые со своими дамами берут в лавке водку, садятся артелью в стороне и распивают под открытым небом…», а в Уфе «каждый базар, каждый праздничный день толпа запруживает уфимские улицы и тротуары перед винными лавками. Эта пестрая толпа под открытым небом совершает культ в честь Бахуса. Снег на значительном расстоянии как будто пропитан кровью от бутылочного красного сургуча. В воздухе стоит площадная брань. Случаются нередко и драки». При этом полицейские приставы часто оказываются не в силах прекратить безобразия .
В деревнях дела обстояли не лучше. Например, в Верхотурском уезде Пермской губернии «уже ранним утром по воскресеньям и праздничным дням можно видеть, как мужики сидят на улице перед казенной лавкой и распивают бутылочки». В Черниговском уезде корреспонденту пришлось «наблюдать некрасивые пейзажи, как крестьяне со своими домочадцами распивают «монопольку» в канавах и ямах вблизи казенной лавки» . При этом «по деревням иногда пьющие в такой степени загромождают дорогу, что трудно бывает проехать около винной лавки. Случается, что питухи, в интересах удобства, «чтобы не ушли» подводы, вводят на тротуар даже лошадей». В селе Каиры Днепровского уезда «смелость пьяниц дошла раз даже до того, что они дерзнули выбрать местом своего седалища «распивочно» классы училища» .
Для противников реформы было очевидным, что «замена корчмы «лавочкой» почти ничем не отразилась на отрезвлении крестьянской массы. Кто пьянствовал раньше, тот пьянствует и теперь. Изменилась форма, но сущность осталась той же» . Справедливости ради заметим, что оснований для таких выводов хватало. В местечке Юзовка Екатеринославской губернии до введения казенной продажи питей имелось только два учреждения, так как заводское начальство не разрешало открывать больше. После реформы «винные лавки растут как на дрожжах», а «пьянство становится безграничным, и у всех на виду случай смерти от опоя, чего прежде не наблюдалось». В селе Васильевка Самарского уезда с открытием казенки мужчины не только перестали доносить до дому свой заработок, но и, не имея наличных на выпивку, продавали овцу или телушку.
Кроме того, система распития водки без закуски, с гвоздем вместо штопора, способствовала скорейшему опьянению. Из селения Сватовая Лучка Харьковской губернии сообщали, что «бутылка переходит из рук в руки и, конечно, до тех пор, пока в глазах не потемнеет и в ногах не появится достаточная слабость». А посетители чайной общества трезвости в селе Петровском Оренбургской области «пользуются разом двумя удовольствиями: пьют за 3 копейки чай и любуются кулачным боем на улице перед винной лавкой, находящейся как раз напротив чайной» . Не отказались любители выпить и от различных суррогатов спиртного. Более того, поступали сведения, что в некоторых местностях Привисленья и Прибалтийского края распространяется употребление серного эфира. Эфиромания была распространена, в том числе, в крестьянской среде и даже среди детей, женщин и девушек .
Многие дореволюционные исследователи причин алкоголизации российского общества полагали, что уличное пьянство тесно связано с размерами стеклотары. Исходили из того, что для пьянства «двадцатка» (1/20 ведра) опаснее четверти (1/4 ведра): «в последней меньше «зеленых чертиков» сидит», так как четверть не всегда для одного человека покупается и не на один день .
Согласно российским стандартам, стеклянная посуда выпускалась пяти размеров: 1/4, 1/20, 1/40, 1/100 и 1/200 ведра. При этом если вино крепостью 57° в южных, юго-западных, северозападных и привисленских губерниях продавалось в посуде от 1/4 до 1/200 ведра, то для 90-градусного питьевого спирта была установлена посуда объемом от 1/4 до 1/100 ведра, а спирт крепостью 95° разливался в бутылки объемом от 1/4 до 1/40 ведра . «Сотка» была любимым размером посуды городского рабочего, ремесленника, привычного алкоголика и регулярного потребителя. Сообщали, что в казенных винных лавках Симферополя постоянно ощущается недостаток в напитках, разливаемых в мелкую посуду . Судя по корреспонденции из других частей Российской империи, это была общая проблема. Дело в том, что рабочий люд в будние дни привык потреблять вино на улице, благодаря выносной торговле именно в мелкой посуде, – то есть залпом и помногу, чтобы вызвать быстрое опьянение. «Двадцатка» же пользовалась спросом не столько для выпивки на ходу, сколько «для уличного распива» в особых питейных компаниях.
Причем «русский питейный размер» не был чем-то застывшим. Понижение градуса спиртного напитка компенсировалось увеличением объема посуды. Так, корреспондент из Кишинева, отмечая, что «рабочий люд города, отправляясь на работу, заглядывает в питейные дома, где вместо прежней порции водки за 5 копеек, выпивает штоф вина за 5–6 копеек», констатировал, что «такая перемена во вкусах, конечно, делу уменьшения пьянства не помогла» .
В деревне мелкая посуда была не в почете, потому что крестьянин пил при случае, в компании, приобретая вино в больших объемах. К шкаликам крестьянин прибегал только на базарах и в дороге. То есть приезжие крестьяне покупали немало вина в бутылках объемом 1/100 и 1/40 ведра для распития на возах и на улицах, а в крупной посуде (1/4, 1/20 и отчасти 1/40) – для праздников и тайной торговли. Здесь также возникали свои проблемы с тарой. Отсутствие крупной посуды (более 1/4 ведра), необходимой для свадеб (и для шинкарства), вынуждало крестьян переливать водку в свои бочонки. А это создавало опасность конфискации вина, так как по закону на таре более 1/10 ведра при перевозке должны быть охранные печати . Впрочем, это вовсе не останавливало алчущую русскую душу. Вряд ли размеры бутылки были решающим фактором при решении столь «насущного» вопроса.
На первый взгляд, все вышесказанное свидетельствует о полном провале реформы. Запрет распивать спиртные напитки в местах торговли способствовал распространению их распития на улице и вовлечению в этот процесс молодежи и даже детей. Продажа водки в мелкой посуде провоцировала рост пьянства. Борьба с тайной виноторговлей велась очень слабо. Государство поощряло увеличение количества заведений, торгующих крепкими спиртными напитками, и способствовало расширению продажи напитков повышенной крепости и спирта . Но не будем торопиться со столь пессимистическими оценками.
Монополия к 1898 году уничтожила около 32 тысяч заведений по продаже спиртных напитков (в городах – 46, 4 %, в селениях – 42, 6 %). Что касается распивочных заведений, то их число сократилось еще больше: в городах на 74, 1 %, в селениях – на 90 %. Одновременно уменьшилось на 7, 3 % число выносных заведений в городах, хотя, следует признать, в сельской местности их число выросло на 58,6 %. Изменения произошли и в частной торговле спиртным: в городах число таких заведений сократилось на 56, 3 %, а в селениях – на 97, 5 %, то есть они почти исчезли. Взамен увеличилось число мест с продажей только пива и виноградного вина: в городах – на 34 %, в селениях – на 100, 6 % .
По статистическим данным Министерства финансов, несмотря на уменьшение численности питейных заведений, потребление спирта оставалось неизменным, а число смертей от пьянства, убывающих до 1893 года, даже начало медленно возрастать. Однако за период с 1895 по 1898 год отмечалось некоторое сокращение потребления водки в районах реализации реформы. Если в 1894 году душевое потребление в этих регионах составляло 0, 58 ведра, то в 1898 году оно сократилось до 0, 50 ведра. Аналогично, хотя смертность от алкоголя в районах монопольной торговли снижалась весьма медленно, рост смертей от пьянства (24 человека на 1 млн жителей обоего пола) был отмечен только в немонопольных губерниях .
Бесспорно, что с введением питейной монополии пьянство из кабака перенеслось на улицу, в пивные лавки и другие, скрытые от полиции, места. Но распитие вина на улицах стало привычным явлением еще с 1885 года, когда значительное количество распивочных заведений было заменено выносными винными лавками. Трудно спорить с тем, что на первых порах введения монополии потребление вина на улицах усилилось, то есть распивали прямо около лавки и сдавали посуду назад. Но полицейская статистика показывает, что благодаря введению питейной монополии пьянство во многих местах значительно сократилось. С одной стороны, в первые годы реформы исчезла дешевая и одуряющая водка, исчезли корчма и кабак, что делало пьянство более «благообразным». С другой стороны, крестьяне зачастую совестились пить на городских улицах и предпочитали не пить совсем .
С мест сообщали о прекращении поголовного пьянства и пьяного разгула на ярмарках, о том, что «в продолжение настоящих празднеств, когда в прошлые годы полицейские участки были битком набиты пьяным буйствующим людом, в настоящем году подобных случаев наблюдалось в городе не более 5» . Даже если потребление вина не убавилось (Черниговская губерния), то «все же не бывает таких отвратительных зрелищ, как валяющиеся и ползающие на четвереньках пьяные люди около прежних кабаков». В местечке Андрушевка Житомирского уезда «бывало, несмотря на страдную летнюю пору, шинки никогда не пустовали не только днем, но и ночью, гостеприимно открывая дверь всякому желающему и укрывая тут же под лавкой и мертвецки пьяных гуляк.
Теперь же любителям выпить до «положения риз» приходится валяться, хотя, впрочем, за весьма редким исключением, в канавах, а то и просто среди улицы. Зато теперь ночью почти не слышно пьяной ругани, нецензурных песен, отчаянных криков и тому подобных душу раздирающих оргий» .
С трудом верится в резкое увеличение потребления чая в чайных, но очевидно возросло качество крепких напитков за счет лучшей очистки спирта от вредных примесей, что благотворно сказалось на здоровье населения, а упорядочение торговли водкой способствовало искоренению таких позорных явлений, процветающих при частной торговле, как пропитие беднейшими классами населения хлеба, скотины, одежды и домашней утвари. Если не исчезла полностью, то существенно сократилась продажа вина за счет урожая, под заклад или в промен платья, посуды и других вещей.
Пусть не везде, но в ряде регионов отмечалось положительное влияние на сокращение потребления спиртного, «одомашнивания» процесса распития. Корреспондент из села Николаевское Стерлитамакского уезда писал: «Бывало, придешь в кабак, возьмешь это полбутылки, сядешь; одному-то скучно пить, товарища приглашаешь, выпьешь эту – за другой; глядь, еще человек подвернулся, тому поднесешь стаканчик, а тот: что же? Ты угостил, угощу и я, да так и сидишь, пока баба не придет да не выволочет. А ноне не так – купил да ступай, где хошь пей. Дома-то без дела, без времени не больно разопьешься. По соседству с кабаком зайдешь, выпьешь полбутылки, за другой-то не смеешь… На улице тоже не рассядешься, народ глядит, а то дождь или снег идет, опять неловко. Другой раз потянешь-потянешь – нет тебе никакого удовольствия…» В ряде сел необъятной России «пьянство начинает заметно понижаться. Если и выпивают, то у себя дома, в кругу своей семьи», «сделанные перед праздниками запасы водки мирно распивались целой семьей по домам в умеренном количестве и не влекли за собой обыденных безобразий кабацкого разгула» и т. д. и т. п. .
Факты свидетельствовали и о сокращении пьяного свадебного разгула. Если ранее для богатой крестьянской свадьбы было нужно минимум 10–20, а то и более 30-ти ведер кабацкого зелья, то теперь обходились 3–5 ведрами. В селе Смольчица
Звенигородского уезда, где ранее на свадьбу расходовалось 1012 ведер водки, «теперь такая богатая свадьба, как сельского старосты, обошлась в 4, 5 ведра, а бедные свадьбы обходились полуведрами. Крестины и погребения прежде обходились ведром, теперь обходятся штофом и даже полуштофом. И все это потому, что водки без денег не дают, а они-то у наших крестьян не всегда есть» .
Винная реформа отчасти повлияла и на общественную жизнь деревни: «На волостные и сельские сходы, которые здесь созываются очень часто, крестьяне теперь являются в трезвом виде…» В лучшую сторону изменилась и атмосфера волостного суда. Так, в Сквирском уезде «много употребляли водки во время судов в волостных правлениях, причем пьяные судьи обыкновенно творили в возбуждении, а иногда и в бессознательном состоянии суд и расправу. Теперь волостные суды проходят при нормальном состоянии судей» . Из западных губерний сообщали, что в лавках перестали продавать водку малолетним, а в Петербурге один из фабрикантов на вопрос о том, как отразилась реформа на его рабочих, ответил: «в минувший понедельник впервые за пятнадцать лет, как я веду дело, на фабрику явились решительно все рабочие, за исключением одного. А прежде если придет треть – то слава Богу» . Другими словами, материалы периодической печати (как, впрочем, и другие документы) демонстрируют достаточно противоречивую картину, оставляя возможность манипулировать общественным мнением в ту или иную сторону.
В целом, оценивая результаты реформы С.Ю. Витте, можно констатировать, что «казенное вино», пришедшее на смену кабацкой частновладельческой сивухе, если и не урегулировало вопроса о культурном потреблении вина и не предупредило роста пьянства, то все же сыграло свою положительную роль. Вполне возможно, что в условиях социально-политического, экономического и, главное, духовно-нравственного кризиса, в котором находилось российское общество в начале ХХ столетия, процесс алкоголизации мог принять большую динамику и более уродливые формы. Другое дело, что антиалкогольные меры не могли выступать панацеей от всех бед и способом разрешения тех острых конфликтов, которые разрывали и разрушали российское общество.
© СС0
Зачем была нужна винная монополия
С 1860-х годов и до 1894 года в России действовала акцизная система обложения торговли спиртным, вполне похожая на современную. Алкоголь производился частным бизнесом, производители платили акциз (разный для разного вида напитков), бутылки обклеивали акцизными марками, и после этого спиртное могли продавать во всяком торговом и общепитовском заведении, купившем лицензию, с очень умеренными ограничениями (не торговать в воскресенье до окончания церковной службы и т.п.).
Деньги поступали в казну исправно, но правительство беспокоили четыре обстоятельства:
— исторически сложился не самый высокий уровень обложения, прибыль производителей и торговцев была высоковата; обложить же их посильнее было сложно, так как у казны обычно не хватало воли для борьбы с промышленно-торговым лобби; грубо говоря, было проще разогнать всю эту шарашку, чем заставить их платить больше;
— производители были прямо заинтересованы в повышении потребления спиртного (впрочем, на самом деле душевое потребление даже немного уменьшалось);
— в торговле спиртным победил самый несимпатичный метод дистрибуции — питейный дом, то есть дешевая и грязная распивочная, где нечего больше делать, кроме как напиться свинским образом; в питейном доме, в видах борьбы с пьянством, разрешалось подавать только холодные закуски, но это лишь усугубляло общую мерзостность данного типа заведения;
— водка и 40-градусные спиртовые настойки задавили на рынке вино и пиво.
Как вытащить из сложившейся системы больше денег для казны, не развивая при этом народное пьянство, было неизвестно. Поглядев на всё дело, министр финансов Сергей Витте, умный и деятельный человек, решил не пытаться улучшать старую систему, а сломать ее и с нуля построить новую — так называемую казённую винную монополию. Винная монополия очень сильно отличалась от всех знакомых нашему поколению систем торговли спиртным, поэтому о ней надо рассказать подробно.
Основная идея винной монополии
Самым необычным в казённой винной монополии было то, что она не была казённой и не была монополией. Распределение задач между частным производителем и государством было достаточно сложным и, на современный взгляд, неожиданным.
— Кто производил спирт. Спирт производился исключительно частными фирмами. Система налогообложения этих производителей была сделана так, что в наилучшем положении оказывались мелкие сельские производители, да еще такие, какие работали только в зимние 6 месяцев. В целом, государство старалось поддержать помещиков и стимулировать устройство в их усадьбах небольших сезонных спиртовых (винокуренных) заводиков с 10-20 рабочими.
— Требования к спирту. От производителей не требовалось выпускать очищенный 96-градусный спирт. Те, кто не умел догнать спирт до этого уровня, сдавали его на казённые спиртоочистительные заводы. На казённом заводе спирт догоняли до 96 градусов, прогоняли через ректификатор-дефлагматор (отгоняя верхние фракции), после чего холодный спирт прогоняли через угольный фильтр. Те частные производители, которые имели дорогие современные аппараты, и умели делать горячую ректификацию в одном процессе с перегонкой, могли сдавать казне спирт напрямую, по большей цене. Политика закупок казённых спиртоочистительных заводов была направлена на поддержание местных производителей, даже в тех регионах, где сырье (на 95% это был картофель) обходилось дорого. Очищенный спирт составлял собственность частных производителей.
— Казённые закупки спирта. Казна закупала очищенный спирт у частных производителей по сложной формуле: часть по исторической квоте (половина — две трети от размера контракта прошлого года), часть на торгах, часть по прямым договорам. Это было и хитро, и мудро. С одной стороны, историческая квота позволяла вкладываться в новое оборудование тем, кто получил годичный контракт — в любом случае в последующие годы у тебя будет как минимум половина-четверть-восьмая и т.д. от этого контракта. С другой стороны, торги позволяли казне понять реальный рыночный уровень цен на спирт. Цена на торгах падала — контракты со старыми поставщиками, имевшими историческую квоту, заключались по новой цене. Часть закупок, проводимых по прямым контрактам, использовалась для поощрения появления новых заводов в тех местностях, где их раньше не было. Вся эта система была много тоньше, много эффективнее, чем современное российское законодательство о госзакупках.
— Изготовление казённой водки. Значительная часть спирта закупалось государством, после чего на казённых (и только на казённых) заводах и складах из него изготавливалось и бутилировалось обыкновенное казённое вино (стандартный сорт водки) и столовое казённое вино (улучшенный сорт водки). Изготовление водки было простым процессом — спирт разбавляли очищенной и умягченной/ужестченной водой. Водка получалось невкусной — приблизительно как дешевые советские сорта. Расфасовка была разнообразной — от 60 мл до 3,1 л.
— Казённые винные лавки. Государство продавало казённое вино в казённых винных лавках. Это были стандартизованные заведения, торговавшие по твердой цене и стандартным ассортиментом, только на вынос. Предполагалось, что торговля на вынос заставит любителя выпить принести водку домой, а там жена и дети разъяснят ему, что пьянствовать вредно. На самом деле простые люди, не желая слышать попреки домашних, выпивали водку на улице, прямо у дверей винной лавки — а это, в свою очередь, вызывало возмущение у прохожих. В казённых лавках торговали также и 95% спиртом, точно по той же цене (по содержанию спирта), что и водкой.
— Частное производство спиртных напитков (в том числе и водки) было разрешено. Частные напитки сдавались на казённый винный склад, где на них наклеивалась особая бандероль с обозначением назначенной государством минимальной цены. После этого напитки можно было продавать и в частных магазинах, и в частных заведениях общественного питания, имевших необходимую лицензию. Иногда частные напитки даже принимали на комиссию в казённые лавки. Минимальная цена на частные напитки всегда назначалась государством таким образом, чтобы они не составляли конкуренцию казённой водке. Грубо говоря, частная водка была как минимум в полтора раза дороже. Соответственно, частный производитель всегда делал ее сильно выше качеством — а кто бы иначе стал ее покупать.
— Пиво и виноградное вино были льготными напитками, правительство старалось приучать народ к их потреблению. На пиво был установлен такой акциз, при котором грамм спирта в пиве стоил примерное в два раза дешевле, чем в водке. А российские виноградные вина были вообще освобождены от акциза. Виноделом это не помогло — российское вино получалось все равно дорогим и не смогло заинтересовать простой народ. Продажи же пива росли, но оно все равно было менее популярно, чем водка.
— Продажа в частных магазинах. Спиртные напитки можно было продавать, на условии покупки лицензии, в особых частных магазинах — ренсковых погребах. Если вино продавали в универсальном продовольственном магазине, то винный отдел должен был иметь отдельный зал, отдельный вход и получить отдельную лицензию как ренсковый погреб. Для пива условия были мягче — существовала отдельная, более дешевая лицензия для пивных лавок (которые также должны были быть обособленными торговыми заведениями). Режим работы заведений, торговавших спиртным, регулировался государством.
— Продажа в едальных заведениях. Спиртные напитки (и частные, и казённые) можно продавать в розлив в трактирах (так формально назывались все предприятия общественного питания, подававшие горячую еду), и это не требовало специальной лицензии. Трактиры 2го разряда обязаны были продавать желающим целую и запечатанную казённую бутылку по казённой же цене; трактиры 1го разряда (реально это были рестораны) могли продавать все напитки с произвольной наценкой.
— Доходы казны. Казна получала доход тремя способами: через акциз, коммерческую прибыль и продажу лицензий. Производители спирта и пива платили акциз, по содержанию чистого спирта в выпускаемом продукте. На каждом перегонном кубе в империи стоял сложный автоматический аналоговый вычислитель, измерявший расход спирта, его плотность и температуру. Акциз составлял две трети доходов от казенной винной монополии. Еще около трети было коммерческой прибылью от казённой хозяйственной операции — то есть от очистки спирта, изготовлении водки и продажи ее в казенных лавках. И наконец, продажа свидетельств на право торговли для ренсковых погребов, пивных лавок и трактиров давало незначительный доход, так как они были дешевыми. Винная монополия была очень удачным в финансовым смысле предприятием, поступления от нее к началу войны примерное соответствовали расходам казны на все невоенные государственные нужды (госуправление, правоохранительная деятельность, образование и здравоохранение, поощрение сельского хозяйства и предпринимательства, социальные программы).
20 июля 1893 года в России введена «казенная продажа питей» (винная монополия). Винная монополия означала исключительное право государства на приобретение и продажу спиртных напитков. Ему же принадлежало право ввоза спиртных напитков из-за рубежа. Оптовая и розничная продажа сосредотачивалась в казенных оптовых складах и винных лавках. Контроль за винной монополией был возложен на главное управление неокладных сборов и казенной продажи питей Министерства финансов.
Еще в 1863 году император Александр II ввел акцизную систему взимания питейных сборов, широко распространенную в Западной Европе. Производство и реализация спиртных напитков облагались сбором (акцизом) в пользу казны. Однако статистика свидетельствовала, что население тратит на спиртное гораздо больше, чем получает казна. Пьянство и злоупотребления в реализации спиртного не уменьшались. Государство стремилось, во-первых, получить больше средств от продажи спиртного и одновременно остановить распространение пьянства.
Реформатор С.Ю. Витте считал: «Они (кабатчики) продолжают спаивать, обирать и развращать народ всеми средствами... Настойчивость их с ясностью указывает на крайнюю необходимость принятия каких-либо мер для прекращения ненормального положения питейной торговли...» Идея винной монополии нашла поддержку у части чиновников, ученых, в консервативных кругах и встретила сопротивление некоторых крупных землевладельцев, торговцев и либеральной буржуазии.
Поддерживаемый Александром III, Витте настоял в Государственном совете на введении с 1893 года винной монополии в Оренбургской, Пермской, Самарской и Уфимской губерниях. В июне 1894 император подписал Положение о «казенной продаже питей». Оно вводилось постепенно и в начале XX века охватило 75 губерний. Витте надеялся, что производство качественных водки и вин с использованием новейших технологических и научных достижений позволит ликвидировать подпольное самогоноварение, так как оно станет ненужным и невыгодным. Он стремился не искоренить пьянство, а привить населению культуру потребления спиртных напитков. С увеличением числа питейных заведений и ростом цен на спиртное так называемый питейный доход стал важным источником бюджета. В 1913 общая выручка от винной монополии составила 26 процентов доходов обыкновенного бюджета России.
