Введение
На стыке XIX и XX века общество вступило в новую фазу своего развития, капитализм стал мировой системой. Россия вступила на путь капиталистического развития позже стран Запада и поэтому попала во второй эшелон стран.
Крестьянская реформа 1861 г., несмотря на свою непоследовательность и противоречивость, явилась, в конечном счете, важнейшим историческим актом прогрессивного значения. Она стала переломным моментом, гранью между Россией крепостной и Россией свободного предпринимательства, создав необходимые условия для утверждения капитализма в стране.
В представленной контрольной работе будут рассмотрены аграрные реформы, проведенные в капиталистической России, важнейшей из которых, на мой взгляд, является реформа П.А. Столыпина.
Развитие капитализма после отмены крепостного права
В 60-80- х годах в деревне начали выделяться капиталистические элементы - около 20% всех крестьянских хозяйств. Путем аренды и скупки, в своих руках они сосредоточили практически всю землю, подлежавшую купле-продаже, и третью часть надельной земли. В их руках находилось более половины всего рабочего скота, сельскохозяйственные машины, на них работала основная масса сельскохозяйственных наемных рабочих. Ряды наёмных рабочих в основном составляли лично свободные крестьяне.
Втягивание крестьянства в товарно-денежные отношения способствовало разложению этого класса и создавало необходимые условия для развития капиталистического сельского хозяйства. Это выражалось в расширении посевных площадей, росте валовых объемов сельскохозяйственных культур, повышении урожайности, использовании удобрений, машин и т.д.
Так же падение крепостного права являлось и началом развития капитализма в помещичьем хозяйстве. Здесь начинали применять машины агротехнику, что в свою очередь требовало наемной рабочей силы. Превращению помещичьих хозяйств в капиталистические способствовала и выкупная операция. Часть денежных средств, полученных помещиками в результате выкупа крестьян, превращалась в капитал, вкладываемый в сельскохозяйственное производство, промышленность, строительство. Но всё же помещичье хозяйство крайне медленно приобретало капиталистический характер.
В центрально-черноземных районах, где почва имела высокую урожайность, помещики сдавали часть земли в аренду, стоимость которой крестьяне отрабатывали на барской запашке своим инвентарем (по феодальной системе отработок).
За арендованную землю в ряде районов крестьянин расплачивался своей долей урожая, которая могла равняться половине и более всего полученного им совокупного продукта.
В целом же аграрный сектор российской экономики разительно отставал от промышленного, и это отставание все более принимало форму острейшего противоречия между потребностями буржуазной модернизации страны и тормозящим влиянием феодальных пережитков в сельском хозяйстве.
Пережитки феодально-крепостнических отношений существовали еще долгое время. Но, тем не менее, начало капитализма было положено, и после отмены крепостного права капитализм в России стал развиваться высокими темпами. Последовавшее за реформой расслоение крестьянства представляло собой предпосылку расширения внутреннего рынка, без чего невозможен рост капиталистической промышленности.
Россия оставалась страной крупнейшего в мире помещичьего землевладения. Поданным земельной переписи 1877 г., в руках дворян находилось более трех четвертей всей находящейся в частном владении земли. Большая и лучшая часть этой земли была собственностью небольшой группы владельцев крупных имений Около 30 млн. десятин земли принадлежало всего лишь 1 тыс. помещиков Господство дворянского землевладения сочеталось с острым малоземельем крестьян, придавленных тяжестью выкупных платежей и налогов. Крестьяне находились в экономической зависимости от помещиков.
В качестве платы за арендуемый у помещика участок земли, за полученные в ссуду хлеб или деньги крестьянин обрабатывал господскую пашню с помощью собственного инвентаря и рабочего скота Эта система, известная под названием «отработок», являлась по существу скрытой барщиной. К концу 80-х годов XIX в. отработочная система преобладала в 17 из 43 губерний европейской России, особенно в ее черноземном центре, густо заселенном и наиболее освоенном.
Крепостнические пережитки подрывали производительные силы крестьянского хозяйства. Урожайность крестьянских полей оставалась очень низкой. Неурожаи были в этих условиях хроническим явлением, их спутником - голод. С конца 70-х годов XIX в. Россия вступила в полосу затяжного аграрного кризиса. Всей своей тяжестью он лег на крестьян, вынужденных для того, чтобы расплатиться с помещиком и казной, продавать хлеб на рынке по заведомо убыточным ценам. Одновременно увеличились размеры отработок, ухудшились условия аренды.
Как ни тяжелы были остатки крепостничества, они могли только отсрочить проникновение капитализма в сельское хозяйство. Даже в имениях аренда и отработки на большей части земли нередко сочетались с устройством на остальной земле рационального предпринимательского хозяйства. Помещики открывали в своих имениях винокуренные и сахарные заводы, приобретали усовершенствованные машины, прибегали к найму рабочей силы.
В деревне за счет «вымывания» среднего крестьянства выделялась немногочисленная прослойка сельской буржуазии и масса пролетаризирующейся бедноты - сельскохозяйственные рабочие с наделом. Уравнительное общинное землепользование (с периодическими переделами надельной земли) прикрывало растущее неравенство внутри общины.
Бедняки все чаще забрасывали свои наделы, сдавали их в аренду кулакам. Процесс социальной дифференциации деревни, получивший в народе название «раскрестьянивания», составлял наиболее глубокую основу роста капитализма не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности.
Расслоение крестьянства способствовало расширению внутреннего рынка. Зажиточные крестьяне реализовали на рынке часть продукции, приобретая не только предметы личного потребления, но и средства производства (улучшенные орудия, машины и ир). Бедняки, которых не могло прокормить их маломощное хозяйство, тоже обращались к рынку, покрывая растущие расходы продажей рабочей силы.
В целом, сельское хозяйство России все более приобретало торговый, предпринимательский характер. Рост промышленности и городов повышал спрос на сельскохозяйственные продукты Углублявшаяся в связи с железнодорожным строительством специализация экономических районов, в свою очередь, содействовала повышению товарности земледелия и скотоводства.
В Европейской России посевы зерновых хлебов и картофеля за 40 послереформенных лет увеличились почти в полтора раза, а чистый сбор - в 2,5 раза. Быстро росло производство льна, сахарной свеклы и других культур, служивших сырьем для промышленности.
После падения крепостного права усилилось заселение южных губерний - Херсонской, Таврической, Екатеринославской, составлявших в прошлом вместе с Бессарабией так называемую Новороссию, - степных районов Заволжья и Приуралья (Самарская, Саратовская, Оренбургская губернии), а позже и степного Предкавказья. За 1863 - 1897 гг. население всей Европейской России увеличилось на 53%, а южных и юго-восточных районов - на 92%.
Широкие масштабы крестьянской колонизации, благоприятные природные условия, близость черноморских и азовских портов, возникновение новых промышленных очагов и установление железнодорожного сообщения с центром империи - все это способствовало распашке целинных степей Причерноморья, Заволжья, Подонья и развитию торгового земледелия. Аграрный кризис, сильнее всего поразивший «отработочные» губернии, ускорил перемещение главного центра производства зерна на юг и юго-восток.
При сопоставлении особенностей развития сельского хозяйства в центральных районах, с одной стороны, и в южных и юго-восточных - с другой, наиболее явственно видны два основных типа аграрной эволюции, в первом случае - медленное перерастание помещичьих барщинных хозяйств в капиталистические, сопровождаемое разорением массы крестьян и постепенным ростом кулацких хозяйств. Во втором случае - быстрое развитие землевладельческого капитализма, наименее отягченного остатками крепостничества.
Крепостничество и капитализм
7 класс. Крепостничество и капитализм
1649 г. – Соборное Уложение
Отмена Юрьева дня. Отмена урочных лет
(бессрочный сыск беглых крестьян)
Права и обязанности дворян
Сокращён срок службы до 25 лет
Запись в полки сразу после рождения
Владеют землёй с крестьянами
Увеличились крепостные права помещиков
1762 г. – Указ о вольности дворянской
Сельское хозяйство
Черты аграрного общества
Сохраняется трёхполье
Используют старые орудия труда
Увеличивается барщина и оброки
Развитие ремесла, промышленности и торговли
Появляются поселения, где преобладает занятие ремеслом, а не земледелием
Развивается ремесленное производство
Растёт количество мануфактур.
Развиваются новые отрасли производства
Используется подневольный труд.
Развивается внутренняя и внешняя торговля
ВЫВОД:
В XVIII в. Россия была крепостнической страной, несмотря на развитие отдельных черт капитализма.
Учебник - «История России XVI – XVIII в.», авторы Д.Д. Данилов, Д.В.Лисейцев, Н.С.Павлова, В.А.Рогожкин.- Москва, Баласс, 2011
-
К 1830 году миллион американцев, в большинстве своем рабов, выращивали хлопок. Сырой хлопок был важнейшей частью экспорта Соединенных Штатов, он стоял в центре финансовых потоков Америки и нарождающихся предпринимательских практик, в основе ее первой современной обрабатывающей промышленности. Как утверждал в 1854 году беглый раб Джон Браун, «когда стоимость хлопка на английском рынке растет, бедные рабы тут же чувствуют это на себе: их гонят сильнее, а кнут хлещет чаще и чаще».
Когда хлопок, а вместе с ним и рабство, стал ключевой частью американской экономики, он сместился и в центр мировой экономики с ее последующими преобразованиями: созданием глобально взаимосвязанной экономики,
Промышленной революцией, быстрым распространением капиталистических общественных отношений во многих частях света и Великим расслоением — моментом, когда несколько частей света совершенно неожиданно стали гораздо богаче всех остальных. Простые волокна, превращаемые в пряжу и ткань, оказались в центре возникновения промышленного капитализма, столь знакомого нам сегодня. Наш современный мир берет свое начало на хлопковых фабриках, в хлопковых портах и на хлопковых плантациях XVIII и XIX столетий. Соединенные Штаты были всего лишь эпизодом в гораздо более масштабной истории, объединившей индийских ремесленников, европейских промышленников и поселенцев, захвативших землю в обеих Америках. Именно эти связи, часто на больших расстояниях, и создали хлопковую империю, а вместе с нею и современный капитализм.
Чтобы понять американское рабство, нужно проанализировать относительную прочность социальных и политических структур в таких местах, как Оттоманская империя XVIII века и Западная Индия 1840-х годов. А чтобы понять связь капитализма и рабства, нужно рассмотреть, наряду с преобразованиями в индийской сельской местности, институциональными структурами капитализма в Великобритании и государственными структурами Египта, как земледельцы в Африке контролировали свою землю и труд.
Именно в этой точке история капитализма переплетается с другим новым полем исследований — мировой историей. Широко известно, что история как научная дисциплина возникла в одной связке с современным национальным государством и действительно сыграла важную роль в его становлении. Именно поэтому большая часть истории очерчивается границами современных государств. В последние годы, впрочем, некоторые историки пытались выйти за их пределы, сведя вместе истории регионального и даже глобального масштабов, — например, Чарльз Майер в работе «Левиафан 2.0: изобретение современной государственности» (Harvard University Press ) и Юрген Остерхаммель в книге «Метаморфозы мира: мировая история XIX века» (Princeton University Press ).
Особо важная роль в этой литературе принадлежит экономической истории, в частности таким новаторским работам, как «Великое расслоение: Китай, Европа и становление современной мировой экономики» Кеннета Померанца (Princeton , 2000) и «Рабочие мира: очерки мировой истории труда» Марселя ван дер Линдена (Brill , 2008). Экономическая история, так долго сосредотачивавшаяся на «национальных» вопросах — «пришествии управленческого капитализма» в США, «организованном капитализме» в Германии, «ростках капитализма» в Китае, — теперь все больше берется за вопросы пошире, рассматривая капитализм как глобальную систему.
Обращаясь к глобальной перспективе, мы по-новому осознаем центральную роль, которую в Соединенных Штатах и других странах сыграло рабство при возникновении современного капитализма. Она позволяет также понять, как эта зависимость от рабства в конечном счете была преодолена позже в XIX веке. Мы начинаем осознавать, что возможность европейских торговцев обеспечивать все возраставшие поставки хлопковой ткани из Южной Азии в XVII и XVIII столетиях была решающей для трансатлантической работорговли, поскольку ткань стала основным товаром, обмениваемым на рабов на западном побережье Африки. Мы понимаем, что быстро разраставшийся рынок южноазиатской ткани в Европе и за ее пределами мотивировал европейцев войти в хлопковую индустрию, процветавшую во всем мире тысячелетиями.
Глобальная перспектива позволяет по-новому осмыслить, как рабство оказалось в центре Промышленной революции. Когда машинное производство хлопчатобумажных тканей распространилось в Великобритании и континентальной Европе, традиционных источников сырого хлопка — особенно земледельцев в Оттоманской империи, а также в Африке и Индии — оказалось недостаточно. Не в силах поддержать монокультурное производство хлопка в этих регионах и преобразовать крестьянские хозяйства, европейские торговцы стали завозить хлопок, выращенный рабами, сперва из Вест-Индии и Бразилии, а к 1790-м — главным образом из Соединенных Штатов.
В итоге способность Европы индустриализировать поначалу целиком опиралась на контроль за экспроприированными землями и рабским трудом в обеих Америках. Она могла избежать ограничений на свои собственные ресурсы — в конце концов, никакого хлопка в Европе не выращивали — благодаря своему растущему и часто насильственному господству над мировыми торговыми сетями, наряду с контролем над огромными территориями в Южной и Северной Америках. В первые 80 лет существования современной промышленности самые существенные объемы сырого хлопка на европейском рынке производились рабами, а не завозились из Китая или Индии с их значительно большими урожаями хлопка.
К 1800 году 25 процентов хлопка, выгружаемого в Ливерпуле, важнейшем в мире хлопковом порту, доставлялось из США; 20 лет спустя эта доля выросла до 59 процентов; а к 1850 году 72 процента хлопка, потребляемого в Великобритании, выращивалось в Соединенных Штатах (эта доля характерна и для других европейских стран). Глобальная перспектива позволяет увидеть, что возможность получать больше дешевого хлопка помогла европейским и североамериканским производителям увеличить производство дешевой пряжи и ткани, что, в свою очередь, позволило им захватить старые хлопковые рынки в Азии, Африке и других местах, запустив в этих частях света волну деиндустриализации. Новшества в международной торговле, инвестиции капитала на больших расстояниях и институты, в которых укоренилась эта новая форма капиталистической глобализации, — все это производные мировой торговли, где господствовал рабский труд и колониальная экспансия.
Взглянув на историю хлопка в глобальной перспективе, можно обнаружить, что рабский труд был признаком не только слабости, но и мощи западных государств и капитала.
Способность подчинить труд в отдаленных местах свидетельствовала о возросшем влиянии европейских и североамериканских владельцев капитала. И в равной степени она демонстрировала их неспособность преобразовать крестьянские хозяйства. Лишь в последней трети XIX века крестьянские производители в Центральной Азии, Западной Индии, Африке и Джорджии, в самих Соединенных Штатах, смогли встроиться в мировую хлопковую империю; так возникал мир, где стало возможным резко расширять выращивание хлопка в промышленных целях, не порабощая при этом рабочих хлопковой отрасли. В самом деле, одно из слабых мест перспективы, всецело сосредоточенной на сказочно прибыльном комплексе «раб/хлопок» довоенного американского Юга, — в том, что она не объясняет, как могла возникнуть хлопковая империя без рабства.
Нам неизвестно, была ли хлопковая промышленность единственным путем к современному индустриальному миру, но мы точно знаем, что она вела к глобальному капитализму. Мы не знаем, могли ли Европа и Северная Америка разбогатеть без рабства, но мы точно знаем, что промышленный капитализм и Великое расслоение на самом деле возникли из котла, где смешивались рабство, колониализм и экспроприация земли. В первые 300 лет экспансии капитализма, особенно после 1780 года, когда он окончательно вступил в свою индустриальную фазу, экономическое положение Соединенных Штатов уж точно покоилось не на мелких фермерах из необработанных земель Новой Англии. Оно держалось на неоплачиваемом каторжном труде американских рабов в таких местностях, как Южная Каролина, Миссисипи и Алабама.
Когда мы прибегаем к важным аргументам о превосходных экономических показателях Запада и связываем их с «превосходными» же западными институтами, вроде права на частную собственность, бережливого правительства и верховенства закона, не нужно забывать, что мир, выкованный западным человеком, отличался и ровно противоположными чертами: обширной конфискацией земли и труда, государственным вмешательством в форме колониализма и верховенством насилия и принуждения. И не нужно злоупотреблять любимой сказкой о капитализме и свободном труде. Мировой капитализм отличают самые разные режимы труда, одним из которых, к тому же ключевым, было рабство.
В эпоху своего расцвета, впрочем, рабство рассматривалось как неотъемлемая черта экономики западного мира. Неудивительно, что в сентябре 1861 года, когда генерал армии Союза Джон Фримонт освободил рабов в Миссури, The Economist беспокоился, что такая «страшная мера» могла распространиться и на другие рабовладельческие штаты, «неся с собою полный крах и всеобщее разорение этих плодородных территорий», а также торговцев из Бостона и Нью-Йорка, «чье благосостояние… всегда извлекалось» в значительной степени из этих территорий.
Рабство умерло не потому, что было непродуктивным или невыгодным, как будут позже утверждать историки. Оно не было каким-то феодальным пережитком, доживавшим свои последние дни.
Рабство умерло из-за жестокой борьбы, оттого, что рабы непрестанно бросали вызов тем, кто держал их в неволе, — успешнее всего в 1790-х в Сан-Доминго (теперь Гаити, место, где родилась первая цветная нация в Новом Свете) — и оттого, что группа аболиционистов мужественно боролась с некоторыми господствующими интересами своего времени.
Отмиранию рабства способствовало то, что оно было системой не только трудовой эксплуатации, но и господства, воплощавшейся в конкретных формах государственной власти. Южные плантаторы имели огромное политическое влияние. Они нуждались в нем — чтобы сохранить сам институт рабства, чтобы расширять свое влияние на новые земли и позиционировать Соединенные Штаты в мировой экономике как экспортера сельскохозяйственных товаров.
Со временем интересы Юга станут все больше конфликтовать с интересами маленькой, но растущей группы северных промышленников, фермеров и рабочих. Способные мобилизовать труд за счет выплаты заработной платы северяне потребуют сильного государства, повышающего тарифы, выстраивающего инфраструктуру для внутренней индустриализации и гарантирующего территориальное расширение свободного труда в Соединенных Штатах. Боясь потерять контроль над основными рычагами власти, рабовладельцы попытаются добиться независимости.
После Гражданской войны в США и других странах возникнет новый тип капитализма. И все же этот новый капитализм с его определяющими чертами — наемным трудом и государствами с беспрецедентным бюрократическим, инфраструктурным и военным потенциалом — будет расти на доходах, институтах, сетях, технологиях и инновациях, порождаемых рабством, колониализмом и экспроприацией земли.
Это наследие по-прежнему с нами. Колоссальное неравенство — внутри страны и между странами, — коим отличается наш мир, во всяком случае, частично — итог продолжительной и жестокой истории капитализма.
Остается по-прежнему много открытых вопросов, как конкретных, так и более общих. Так, мы не можем понять до конца, как методы управления трудом переселились из мира плантации в мир фабрики. Нам нужно более детально исследовать, где именно в Европе и в Северной Америке накапливались доходы от рабства и какое значение они имели для других секторов экономики. Полезным было бы и лучше осознать, каким образом была преодолена плотная экономическая связь северных предпринимателей с рабством. И мы только еще догадываемся, чем чревато переосмысление рабства для более общего понимания капитализма.
Что мы точно знаем, так это то, что истории рабства и капитализма выглядят совершенно иначе, если их рассматривать в связи друг с другом. В следующий раз, когда мы будем гулять по улицам Нижнего Манхэттена или по садам Гарвардского университета, нам следует задуматься по крайней мере о смерти миллионов рабов, благодаря которым это величие стало возможным, и о том, как сегодня сохраняется наследие рабства.
